Мэри Брэддон - Проигравший из-за любви
Весна на Вимпоул-стрит, где первоцветы росли лишь в ящиках на балконах, была не очень привлекательна, поэтому миссис Олливент и Флора отправились на пару недель в Беркшир, чтобы увидеть апрельские цветы во всей их красе, а также зелень начинающих расцветать конских каштанов. Они прибыли в маленькую тихую деревушку с названием Фарли-Роял; это был весьма уединенный уголок между Винсдором и Бикенсфилдом, где их довольно часто обещал навещать доктор.
Здесь они жили простой и тихой жизнью. Миссис Олливент целиком посвятила себя вышиванию салфетки для стола. Флора носила серое льняное платье и соломенную шляпку и отдыхала от всех удовольствий общества. Она читала своей приемной маме и довольно много рисовала, поскольку до этого целуй зиму брала уроки у одного старого француза, что значительно улучшило ее технику. Часто девушка выходила на прогулки по лесу. Были дни, когда миссис Олливент чувствовала себя недостаточно хорошо для того, чтобы сопровождать Флору и поэтому предпочитала оставаться одна в гостиной, уставленной старой мебелью, занимаясь написанием длинных писем сыну или тщательно вышивая салфетки. Девушка могла остаться дома, чтобы составить ей компанию, но старая леди возражала: «Вы ведь так любите рисовать на природе, моя любовь, почему вы должны лишать себя этого удовольствия? Вы не должны оставаться здесь из-за меня, вы должны заботиться о своих силах и здоровье».
Таким образом, после подобного рода разговоров было решено, что Флора может гулять и одна яркими солнечными весенними утрами. А в полдень она возила миссис Олливент по удивительно красивым окрестностям в маленькой коляске, запряженной задумчивыми и спокойными пони.
Было первое мая, суббота, за окнами стояло прекрасное солнечное утро, вполне типичное для первого майского дня. Именно в такой день легко было представить себе шотландских девушек, спешащих в церковь Святого Антония, чтобы оросить свое лицо святой водой. Флора отправилась в свой любимый уголок леса сразу же после завтрака. Она хотела зарисовать небольшой участок зеленого массива, старинный грубый мостик через ручей, разлившийся здесь небольшим озерцом после недавнего сильного дождя. Все краски природы казались сейчас необычайно яркими, и было трудно представить, что их свежесть и чистота может быть нарушена наступающим жарким летом, до того красивыми были голубые гиацинты, пурпурные фиалки, желтые первоцветы, серебристые анемоны — природа оказалась одетой в разноцветное одеяние.
Флора расстелила свой платок у подножия бука, массивный ствол которого был усыпан бликами падающих на него через ветви каштанов солнечных лучей, лес в этом месте был густой и молодые листья образовывали своеобразный полог. Она положила мольберт к себе на колени и, смешивая краски в маленькой коробочке, принялась за работу с необычайным рвением. Девушке вполне удавалось воспроизведение цветовой палитры природы, ей не хватало лишь освещения.
Она работала около часа, целиком уйдя в свое занятие, едва осознавая, что происходит кругом, когда тихий голос позади нее произнес:
— Уроки господина Арманда не пропали даром. Он может поздравить себя со столь трудолюбивым учеником.
— Доктор Олливент! — воскликнула она радостно, но не удивившись его появлению. Она знала, что он приедет этим вечером.
Он стоял со снятой шляпой, порывисто дышал, как после быстрой прогулки, и выглядел гораздо свежее, чем обычно, был меньше похож на скучного, заработавшегося доктора. На его щеках был румянец, а веселый блеск глаз делал его моложе, чем он выглядел, находясь на Вимпоул-стрит.
— Мама не ожидала, что вы приедете до вечера, — сказала Флора, — мы живем здесь довольно однообразно, вы ведь знаете: обед в два и вечерний чай в восемь.
— Я изменил свои планы и поехал сюда сразу же после завтрака. Первый раз в жизни я позволил себе подчиниться прекрасной погоде. Даже в моей приемной солнце светило так, что я захотел быть среди леса и лугов с вами, так что отбросил благоразумие и примчался в Паддингтон.
— Как мило с вашей стороны, — сказала она, укладывая свои кисточки в ящик. — Давайте пойдем домой, к маме, и возьмем ее на прогулку. Она будет так рада вам.
— Нет, Флора, я должен провести это утро с вами, именно для этого я и приехал. С мамой я прогуляюсь позже, но вы и я должны провести это майское утро вместе и никакого третьего. Я лишь спросил в доме, куда вы пошли и отправился искать вас.
— Конечно, вы должны делать то, что желаете, — сказала Флора, слегка смутившись, с тревогой вспоминая сцену на церковном дворике в Тэдморе.
— Я знаю лишь одну радость, одно счастье, одну цель моей жизни — быть с вами, Флора, я был очень терпелив, разве рано еще мне разговаривать с вами? Разве я стал для вас не больше сейчас, чем был в тот день в Девоншире, когда позволил своей страсти выйти за рамки благоразумия? Неужели я не сделал ничего для того, чтобы доказать искренность своих слов, для того, чтобы показать, что моя любовь чего-то стоит?
— Вы были более чем добры ко мне, — ответила она мягко, глубоко взволновавшись, — слишком добры, даже больше, чем я этого заслуживаю. Было бы странно, если бы я не была благодарна вам. Кроме мамы, вы единственный друг, которого я имею на земле. Вы расширили границы моего узкого мира.
Была печаль в ее последних словах, боль неугасимого страдания.
— Можете ли вы дать мне нечто большее, чем благодарность? Дайте мне немного любви, такой, какую даю я вам и буду давать до конца дней моих, и тогда я буду доволен. О, моя дорогая, я прошу не многого у вас, вряд ли больше, чем я могу просить у цветка или птицы, которых я мог бы выбрать для украшения своей жизни. Полюбите меня немного или, по крайней мере, будьте со мной, примите мою любовь. Позвольте мне думать и заботиться о вас. Я буду работать для вас, работать, чтобы стать знаменитым ради вас. Позвольте мне эту малость, это ведь не так много.
Глубокое смирение никогда не доказывает удивительную силу любви. Флора дрожала при мысли о такой неопределенной страсти, дрожала и с печалью вспоминала легкую и светлую любовь Уолтера. Она бы отдала полжизни за такое чувство.
— Вы и правда не многого просите, — сказала она робко, — а я и не могу дать большего. Папа хотел, чтобы я стала вашей женой. Ради него…
— Нет, Флора, не ради него, ради меня. Пусть это будет даже как милостыня для нищего, но только не из чистой жалости: я бы не хотел, чтобы вы вышли замуж за меня только ради своего отца. Я могу принять любой дар из ваших рук, но только не такой. Ваша любовь, ваше сострадание, благодарность, в общем как бы вы это ни называли, должно быть отдано мне свободно, только по вашему желанию.
