Джудит Тарр - Дочь орла
— Будет война? — спросила Гудрун с надеждой и с опасением.
— Надеюсь, что нет, — ответила Аспасия. — Императрицы послали к папе; его просят вмешаться. Они хотят решить дело без кровопролития, если удастся.
Гудрун перекрестилась:
— Дай Бог.
Наступило молчание. Оттон показывал Исмаилу своего щенка. Исмаил разглядывал животное с восхитительной самоуверенностью. Как истинный мусульманин, он никогда не любил собак.
Аспасия медленно вздохнула.
— Я… вижу, что братец Генрих приобрел себе сторонников.
— Славяне, — сказала Гудрун, — и франки.
— Значит, франки пришли к нему?
— Сам король Лотар, — сказала Гудрун, — обещал ему войска.
— За какую цену?
— Лотарингия, — сказала Гудрун. — И, насколько я знаю, старая империя Карла Великого. Лотар иногда воображает себя строителем империи.
Примерно этого Аспасия и ожидала. Представительный вельможа в пурпурном одеянии, шедший почти рядом с Генрихом, был достаточным свидетельством этого. Остается только надеяться, что решающие обязательства еще не даны, что посла удастся переубедить.
— Они заключили договор в Вербное Воскресенье, — продолжала Гудрун, — перед всем двором. Меня не пустили, но я кое-что видела и все слышала.
Положение складывалось безнадежное. Мать Лотара была сестрой первого Оттона. Его отец происходил по прямой линии от самого Карла Великого. А его жена была дочерью императрицы Аделаиды и короля Ломбардии. Он будет считать себя вполне вознагражденным, получив титул защитника германской короны. Только кто знает, чего он пожелает после?
— Генриху надо бы получше присматривать за своим троном, — заметила Аспасия, — чтобы Лотар не выдернул трон прямо из-под него.
— Видит Бог, — сказала Гудрун, — у них у обоих права одинаковые. — Она внезапно улыбнулась мрачной, воинственной улыбкой. — Возможно, надежда еще есть. Я все слушаю и иногда кое-что слышу. Положение Генриха не так прочно, как ему хотелось бы. Епископы следуют за ним как овцы, но мелкие помещики, свободные люди, имеющие понемногу земли, расчищенной от леса, простой добрый саксонский народ — они не приветствуют его, когда он проезжает мимо. Они помнят великого Оттона. Они хотели бы, чтобы его сын прожил подольше. Они пойдут за сыном его сына.
Аспасия внимательно посмотрела на нее. Гудрун не улетала на крыльях фантазии, она знала, что говорила, и она предвкушала какое-то злорадное удовольствие. Какими такими делами, кроме похищения Оттона и его короны, Генрих и его приспешники вызвали ее ненависть? Всего можно ожидать от этих мужланов.
Аспасия неслышно вздохнула. После охватившего ее отчаяния в ней пробуждалась надежда.
— Архиепископ Виллигий поведет их, — продолжала Гудрун, — если они наберутся мужества драться. Им не надо напоминать, что у них был должным образом избранный король, сын и внук королей, а господин Сварливый захватил его и его королевство без лишних церемоний.
— Если это правда, — проговорила Аспасия, — если это не пустые мечты, моя императрица будет от души рада.
— Это правда. — Гудрун, казалось, обиделась, что Аспасия могла усомниться в ее словах.
Но Аспасия не стала извиняться.
— Ведь есть еще франки, — сказала она, — и славяне. Императрицы отправили посла к франкам, так же, как меня послали в Германию. А теперь… вряд ли я могу вернуться домой. Если бы можно было убедить короля Лотара отказаться от обещания… если он промедлит…
— Король Лотар еще не вся Франция, — заметил Исмаил.
Оттон, которому наскучили разговоры о королях и войнах, играл на полу со своим щенком. Если он и знал, что потерял свою корону, это его мало волновало. Это лучше, подумала Аспасия, чем если бы он знал, гневался и был беспомощен. В невинности есть своя сила.
— Едва ли франки более едины, чем германцы, — продолжал Исмаил. — Хотел бы я знать, многие ли из их вельмож захотят сражаться на стороне императриц?
Аспасия поднялась со стула. В комнате находилась ее кровать и вещи, стулья для трех взрослых и Оттон со своим щенком; места, чтобы ходить взад-вперед, почти не оставалось. Она подошла к двери, выглянула. Караульная была почти пуста. Она смутно припомнила, что командир говорил что-то об учениях. На страже стояли лишь двое. Но они были достаточно бдительны, держали оружие под рукой.
Она вернулась в тесную комнатку.
— Я не знаю, скольких франков можно убедить обратить оружие против их короля. Но я знаю, кто может ответить на этот вопрос.
Они ждали. Исмаил ее понял: глаза его загорелись.
— Да, — сказала она, как будто отвечая. — Герберт.
Исмаил кивнул.
— Герберт знает все, что надо знать. Ты отправишь ему письмо?
— Я сделаю лучше, — сказала Аспасия. — Я отправлюсь сама.
Как и ожидала Аспасия, сердце у нее чуть не разорвалось, когда она уезжала, оставляя Оттона в руках Генриха. Сам Оттон только добавил ей страданий. Он старался не показать горя, как подобает королю, но губы его дрожали. Если бы у него была хоть малейшая надежда, что это поможет, он бы упал и разрыдался.
Она устремила на него свой самый суровый взгляд.
— Помни, — сказала она. — Кто бы ни носил корону, ты король. Я собираюсь вернуть тебе твое королевство. Ты можешь быть сильным, учить все, что необходимо, и ждать меня?
— Ты обещаешь вернуться?
— Я обещаю, — сказала она.
Он стиснул зубы. Он наклонил голову. Глаза его были полны слез, но эти слезы не пролились.
— Возвращайся скорее, — сказал он.
34
Страна франков (галлами их назвали римляне) не была такой дикой, как Германия. В древние времена Галлия была провинцией великого Рима, и следы пребывания римлян сохранились здесь до сих пор: прямые, как стрелы, дороги пересекали холмы, перешагивали реки по мощным каменным аркам; акведуки — огромные мосты — были сооружены не для того, чтобы соединять берега, они несли воды рек в построенные римлянами города. Свидетельства былого расцвета римляне оставили и в Германии, но в меньшей степени. Кельн тоже был римским городом, и это чувствовалось во всем его облике.
Город святого Реми, Реймс, по-римски Дурокорторум, находился на пересечении старых дорог. Здесь текла река. На одном берегу был древний монастырь, где в часовне, в гробнице покоились останки святого, покровителя города; а на другом, окруженный стенами из плотно подогнанных камней, лежал город; в центре его, на холме возвышалась громада собора.
Это был совсем небольшой город, особенно по сравнению с великим восточным Городом (для Аспасии он всегда оставался образцом, и с этим она ничего не могла поделать). Его даже трудно было назвать городом — так, городок, городишка. Но его отличала какая-то своеобразная красота. Казалось, его пронизывал таинственный свет, исходивший от древних стен, от домов, от собора, — он искрился, как бледно-золотое вино, и, как вино, он бодрил и снимал страшную тяжесть, которая лежала у нее на сердце.
