Виктория Холт - Лорд-обольститель

— Вы беспощадный и жестокий человек.

— Но не с тобой, Кейт… только не с тобой.

— Когда-то… — начала я.

— Это было необходимо, и это было начало любви, — перебил он меня, — разве не так?

— Нет, это была похоть и месть…

— Вовсе не…

— Которая не удалась.

— Все удалось, потому что я понял, что в этом мире существует лишь одна женщина, способная меня удовлетворить.

— Все сводится лишь к вашим прихотям, вашим удовольствиям… Пожалуйста, покажите мне манускрипты.

— Всему свое время. Вначале мы должны поговорить. Я устал от твоих… уловок и уверток.

— Нет никаких уловок.

— Ты делаешь вид, что мой сын — это вовсе не мой сын!

— А как может быть иначе! Мне кажется, ваша жена уже что-то подозревает.

— Что подозревает?

— Что Кендал — ваш сын.

— В этом она права. Хоть в этом.

— И что я ваша…

— Любовница? — перебил меня он. — Что ж, будем надеяться, что и в этом тоже она скоро окажется права.

— Пожалуйста, не говорите так.

— Но если она не ошибается в первом случае, значит, не должна ошибаться и во втором!

— Я не согласна.

— Ах, Кейт, давай оправдаем эти подозрения. Нехорошо разочаровывать людей.

— Вы никак не изменились. Я уверена, что принцессу… возмущает мое присутствие в замке.

— А она утверждает, что, напротив, очень радует. Портрет сына привел ее в восторг, и она считает, что за то время, что ты здесь, мальчик изменился в лучшую сторону. Он теперь любит играть с нашим сыном и уже не ходит повсюду с видом затравленного волчонка. Во время сеансов позирования он был почти симпатичен.

— Даже если бы то, о чем вы говорите, и было возможно, надо быть безумной, чтобы делать ставку на такого человека, как вы.

— Брось, Кейт, хватит выкручиваться. Ты думаешь, мне ничего не известно о твоих чувствах ко мне? Когда ты говоришь, твои губы лгут, но иногда они бывают вполне откровенны. Позволь же им быть правдивыми относительно меня… хотя бы раз.

— Мне кажется, я никогда не лгу.

— За исключением одной очень важной темы: твоих чувств ко мне.

— Не стоит обсуждать эту тему. В любом случае я вам много раз говорила о своих чувствах относительно ваших действий, и добрыми их назвать нельзя.

— Вот почему я утверждаю, что твои губы лгут! Вспомни, Кейт, все, что с нами происходило. Ты же любишь меня. Ты не можешь меня покинуть. Ты мечтаешь вернуться в нашу башню. А ведь она совсем недалеко отсюда. И ее не коснулась война. Мы могли бы поехать туда и вспомнить те прекрасные ночи. Хоть сейчас.

Я разгневанно смотрела на него и думала: это похоть. Все, что он чувствует ко мне, — только похоть. Он хочет меня, потому что я его не хочу. Он совершенно не изменился за эти годы, и сейчас вполне способен совершить изнасилование точно так же, как и тогда. Даже его любовь к Кендалу — это не более чем… гордость коннозаводчика. Или что-то в этом роде.

Инстинкт самосохранения подсказывал, что я должна остерегаться его, остерегаться своих чувств к нему. Я не могла определить совершенно точно, какие именно чувства испытываю, но, скорее всего, не любовь.

Когда он был искалечен, спасая Кендала, я почти полюбила его. Тогда я нежно и заботливо ухаживала за ним, и, быть может, благодаря ужасной опасности, которой мы все подвергались, мои чувства к нему так изменились. Теперь же он находился на своей родной почве. Я знала, что его по-прежнему беспокоит боль в ноге и что он будет хромать до конца жизни, но, тем не менее, барон снова начал делать все, что ему вздумается. Здесь, в своей норманнской крепости, он снова превратился в варвара, в жестокого и безжалостного человека. И если он чего-либо желал, то сметал со своего пути все, что мешало осуществлению его желаний.

— Меня пригласили взглянуть на манускрипты, — заговорила я. — Если вы не собираетесь их показывать, я уйду.

— Моя милая неистовая Кейт. Разумеется, я покажу манускрипты. Ты считаешь, что тогда тебе не нужно будет давать правдивые ответы на мои вопросы? Пойми, никогда не следует бояться взглянуть правде в глаза.

— Это вы не желаете смотреть правде в глаза.

— Отчего же. Я не против, но далеко не всегда изреченное слово есть правда. Далеко не всегда… Ты думаешь, я не знаю, что, возьми я тебя сейчас… как сделал это тогда… ты не возликовала бы, но, разумеется, тщательно скрывая это от меня… и от себя. Но я хочу, чтобы на этот раз все было по-другому. Хочу, чтобы ты сама пришла ко мне. Вот о чем я теперь мечтаю. Я становлюсь сентиментален. И безумно хочу жениться на тебе.

— Легко делать предложение, которое невозможно осуществить.

— Это не всегда будет невозможно.

— Почему бы вам действительно не взглянуть правде в глаза? Вы женаты. Ваш брак нельзя считать обычным, так как ваша жена принцесса. Вы не забыли, что женились на ней ради королевских кровей? Но у вас нет детей, и голубую кровь невозможно использовать. Однако эту причину нельзя считать уважительной для расторжения брака, а ваша супруга никогда не пойдет на это. Таким образом, как можно всерьез рассматривать предложение, которое вы делаете другой женщине?

В его глазах сверкнула холодная решимость.

— Ошибаешься, Кейт. И слишком рано примирилась с поражением. Одно я тебе скажу: ты все равно будешь моей.

И тут мне стало страшно.

— Вы покажете мне, наконец, манускрипты? — как можно более хладнокровно произнесла я.

— Разумеется, — ответил он.

Мы склонились над старинными книгами. Эти удивительные документы хранились здесь на протяжении многих столетий. Ролло был уверен, что их передал его семье монах, отрекшийся от своего духовного звания и вернувшийся в мир. Он жил некоторое время в замке, где и создавал эти манускрипты.

— Пятнадцатый век. Как ты считаешь? — спрашивал Ролло.

— Возможно, даже раньше. А вот это поистине изумительная работа. Отцу очень нравилось реставрировать манускрипты…

При упоминании об отце мой голос дрогнул. Бедный отец… Слепая жизнь показалась ему настолько невыносимой, что он решил расстаться с ней. Затем я подумала о Мари-Клод, которую также посещали подобные мысли. Какой жестокой бывает жизнь!

Ролло пристально наблюдал за мной.

— У тебя такое выразительное лицо, — заметил он. — По нему пробегает столько различных чувств… Сейчас ты грустишь, вспоминая об отце. Милая Кейт, тебя выдают не глаза, а губы. Вот откуда я знаю, что под яростным негодованием, которое ты мне демонстрируешь, скрывается любовь… истинная любовь.

Я уставилась на манускрипты.

— Будет нелегко добыть краски, необходимые для реставрации.