Виктория Холт - Страстная Лилит
Лилит сказала:
– Я никогда не шепну ни словечка про это. Клянусь. И он будет здесь, и я буду с ним, и у него будет все... как если бы он был вашим собственным сыном.
Он медленно покивал головой, а Лилит неожиданно закрыла лицо руками и расплакалась. Она не понимала, почему это случилось, разве что от наступившего облегчения после всех страхов и напряжения, не покидавших ее с тех пор, как она оставила дом мужа.
Доктор положил руку ей на плечо, она подняла к нему лицо и начала смеяться.
– Прекратите это немедленно, – потребовал он.
Лилит в изумлении смотрела на него. Ведь она победила, но он так ловок, что кажется, победил он.
Теперь он вполне успокоился, успокоился и ничего не боялся, и она поняла, что он верил: то, что он сделал, было правильным, потому что он был хорошим человеком. Только добропорядочный человек, рассудила Лилит, мог бы выглядеть так, как выглядит он, сделай он то, что сделал этот доктор.
– Лилит, – тихо сказал он, – мне нет нужды говорить вам, что вы вели себя гадко – преступно, по сути. Возможно, было бы разумнее вас уволить, пусть и не обвинив вас в попытке шантажа. Но я хочу вам сказать, что понимаю, что все, что вы сделали, объясняется вашей любовью к сыну и желанием обеспечить ему достойную жизнь. Посему я не думаю, что вы полностью не правы, хотя многие люди сказали бы, что полностью. Важен мотив. Вы пытались меня шантажировать, а это преступное деяние. Если бы вы требовали у меня деньги, то я бы, не колеблясь, передал вас в руки полиции, но мотивом вашего поступка была любовь к сыну. Вы боялись за будущее своего сына. Я вас понимаю. Мои взгляды другие люди могут не разделять, но они таковы, они мои, и я им следую. Я вижу вас в другом свете, потому что понимаю ваши побуждения. Не бойтесь. У вашего сына будет лучшее, что я смогу ему дать; а так как я против разлучения матери с сыном, то вы останетесь с ним здесь. Теперь идите. – И прибавил: – Идите к себе. Отдохните и успокойтесь.
Лилит вышла не мешкая. У себя в комнате она обняла спящего сына.
2
В то майское утро Аманда проснулась так рано, что слышала, как начали петь птицы. Душистой свежестью утра веяло в ее окно, за которым был виден цветущий каштан; она представила себе лужайки этой старинной усадьбы и среди них пруд и солнечные часы; представила, как она прогуливается в цветущем фруктовом саду, таком красивом сейчас, как идет через розарий к небольшому газону с бордюром из тюльпанов и дальше – к летнему домику в рощице и к площадке для выгула лошадей, до нее донесся бой часов с фронтона конюшни. В этом доме и в этой усадьбе Аманда прожила счастливейший год своей жизни.
И все же весь год прошел в ожидании, но сегодня ожидание кончалось, потому что сегодня состоится ее свадьба.
Именно в этом приятном доме, построенном в начале века, Хескет провел свое детство и, как он рассказывал, был очень счастлив; он решил, что она должна дождаться его здесь, подождать, пока пройдет год, как требовали приличия и обычаи того времени.
Его мать приняла Аманду очень тепло, так как, необыкновенно любя своего сына, она весьма сожалела о его неудачной женитьбе и была готова полюбить ту, которая могла бы снова сделать его жизнь счастливой. Всего за один год мать Хескета проявила к Аманде столько нежности, сколько Аманда никогда не видела от своей матери, о которой она часто думала и беспокоилась, как ей живется; она с трудом представляла ее себе сейчас; в ее воспоминаниях она сохранилась как болезненная женщина, прозябающая в доме тирана.
Она не была в Лондоне, покинув его после похорон Беллы. Хескет разговаривал с ней через несколько дней после смерти Беллы и рассказал ей, какие меры он принял. Он решил, объяснил он, закрыть в доме все помещения, кроме своей приемной, и отпустить слуг. Сам он будет жить в гостинице или снимет неподалеку от дома квартиру, так как должен бывать в нем каждый день. Через год они смогут нанять совершенно новую прислугу и начать новую жизнь.
– Я хочу познакомить вас со своей матерью, – сказал он. – Ей очень хочется встретиться с вами. И, – поторопился он прибавить, – возьмите с собой Лилит. Лилит и мальчика. Я буду часто навещать мать.
В конце каждой недели он приезжал в загородную усадьбу, и они вместе совершали прогулки верхом. Она рассказывала ему, как счастливо ей жилось в доме его матери, как пожилая леди учила ее заготавливать на зиму фрукты в бутылях и варить варенье, как сидели они зимними вечерами вместе у камина, готовя приданое и льняное белье. Иногда она чувствовала, что он боится возвращаться в Лондон. Она представила себе, как он подходит к дому, сам ключом открывает парадную дверь и стоит потом в холле, прислушиваясь.
Однажды Аманда ему сказала:
– Не хотите ли вы подумать о том, чтобы продать дом? Его лицо вдруг посерьезнело.
– Вы этого хотите?
– Я? Нет. Просто я подумала, не будете ли вы счастливее в другом.
– Этот дом идеально подходит для моей работы. Он принадлежал моему отцу. Я думаю, было бы трудно найти что-нибудь такое же подходящее и в приличном месте.
Больше она об этом не говорила, он сам снова заговорил о нем:
– Вы думаете, что он будет хранить слишком много воспоминаний о Белле? Вы этого боитесь, Аманда?
– Нет, Хескет.
– Ну и я не боюсь. Мы сделали для нее все, что могли; мы оба. Нам не в чем себя упрекать.
Тут она поняла, что, хотя дом и был полон неприятных воспоминаний, он не хотел им поддаваться. Отдавал ли он себе отчет или чувствовал подсознательно, что было бы проявлением трусости спасаться от них бегством?
И вот теперь... ожиданию пришел конец.
Она немного задремала, но услышала, как кто-то осторожно открыл дверь. В комнату проскользнула Лилит и остановилась в ногах постели, улыбаясь ей.
– Проснись, – дрожащим от волнения голосом сказала Лилит. – Проснись, Аманда. Сегодня день твоей свадьбы. Лилит надевала на Лея атласные белые штанишки, а к ним еще надо будет надеть голубую курточку. Он волновался, сознавая важность события; ему предстояло нести шлейф подвенечного платья Ман на ее с приятелем свадьбе.
– Да стой же спокойно, – сердилась мать.
Но как он мог стоять спокойно? Ему надо было крутиться и вертеться, чтобы разглядеть в зеркале этого незнакомого маленького мальчика, которым, просто удивительно, был он сам и который недоверчиво смотрел на него огромными темными глазами.
– Кем будет Ман?
– Невестой.
– А кем будет приятель?
– Женихом. Я тебе уже говорила это.
Он кивнул. Да, ему уже говорили, но он хотел снова это услышать.
– Невеста, – повторил он. – Жених. Я тоже буду женихом?
– Возможно, когда-нибудь, когда вырастешь.
