Патриция Кемден - Роковые поцелуи
– Ахилл, это не сон. Я здесь.
Глаза Ахилла смотрели на нее.
– Элеонора? – снова спросил Ахилл, немного более ясным голосом, хотя все еще недостаточно резким. – Элеонора, ты пришла за мной. Дама рыцаря. Папа… папа знал, что однажды я встречу тебя. Он верил в меня и в любовь. Он говорил мне, что я найду тебя. Только… только он забыл сказать, что, когда я найду тебя, ты не сможешь быть моей дамой, потому что я уже больше не буду рыцарем.
Несвязная речь Ахилла испугала Элеонору.
– Шшш, моя любовь. У меня есть лошади, которые увезут нас отсюда. Ты можешь стоять?
Ахилл потряс головой, пытаясь прийти в себя.
– Да. Да, я могу стоять. – Он выпрямился, перенеся тяжесть тела на ноги, но резкая боль заставила его побледнеть.
Принесенным с собой ножом Элеонора разрезала державшие Ахилла веревки. Он взял ее лицо в свои руки и губами стер слезу, хотя она знала, что соль может причинить боль его запекшимся губам.
Ахилл ласково посмотрел Элеоноре в лицо:
– Я всегда желал тебя, другие мне были не нужны. Я не хочу другой любви.
Слова трубадура согрели Элеонору и защитили от страха.
– Ты можешь идти? – спросила она, стараясь не задеть ворсистой ткани, прилипшей к засохшей крови на спине. – Я могу тебя немного поддерживать. Мы должны идти.
– Сначала позволь мне напиться из твоих губ. – Ахилл мягко и нежно поцеловал ее, потом еще раз – более крепко. – Так много снов о тебе. – Не отрывая взгляда от Элеоноры, Ахилл развел руки в стороны, наклонился, потянул ноги. Он немного хромал, и Элеонора попыталась его поддержать, но Ахилл выпрямился и завернулся в одеяло, которое она накинула ему на плечи. Элеонора побледнела от мысли, какую боль ему пришлось перенести.
– Выведи меня отсюда, моя Изольда.
Каждый шаг, казалось, был длиною в жизнь. Только они молча закрыли дверь кельи Ахилла, как начал гнусавить монах в соседней келье, словно отсутствие монотонного голоса Ахилла мешало ему спать.
Элеонора и Ахилл неподвижно застыли, взявшись за руки – их единственное звено к благоразумию и надежде, – и ждали, пока дыхание монаха снова станет равномерным. Как только это произошло, Ахилл сжал пальцы Элеоноры, и они продолжили свой путь в темноте коридоров к кухне, потом наружу.
Шаги Ахилла сразу же стали более уверенными, и скоро уже он вел ее к дверям в стене – и к свободе. Элеонора слышала, как он с жадностью заглатывал свежий воздух, и ее сердце разрывалось от боли, которую, как она знала, он испытывает при каждом вздохе.
Они добрались до двери, и Ахилл снова потряс головой, затем нетвердой рукой потянулся к засову, потихоньку открывая его. Засов громом зазвучал у нее в ушах, но Ахилл, казалось, не замечал этого. Он толкнул дверь, вышел и… плечом задел ржавый колокол. Небеса отозвались протестующим звоном.
Ахилл выругался и побежал, таща Элеонору следом. Из-за деревьев донесся шум, когда Эрве и лошади появились им навстречу.
Эрве хохотнул и придержал лошадей. Одной рукой Ахилл обнял Широна, а другой крепко держал Элеонору. Он закрыл глаза.
– Я забыла о колоколе, – сказала Элеонора. – Я должна была предупредить тебя.
Ахилл рассмеялся.
– Напомните мне, чтобы я сообщил о вас в рапорте, лейтенант Баттяни. – Ахилл привлек Элеонору под защиту своих объятий и быстро поцеловал.
– Позже я достойно отблагодарю вас.
Эрве фыркнул.
– Я вижу огни, месье. Вы нарушили их сны о шоколаде и засахаренных фруктах.
Ахилл отпустил Элеонору, и она увидела, как он сжал зубы, садясь на коня. Он качнулся, обрел равновесие, затем сел в седло.
Внутри у Элеоноры что-то судорожно сжалось.
– Ахилл?
– Ничего. Поехали, – сказал он, хотя даже в лунном свете в его глазах отражалась боль.
Колокола на часовне били тревогу. Элеонора взобралась в седло.
– Ему нужно воды и поесть, – сказала она Эрве и направила свою лошадь прочь из Бранау. «И хирурга, обработать раны, – добавила она про себя, – и пару недель хорошего отдыха, и… и чтобы отец, которого он знал, вернулся к нему, и его имя осталось незапятнанным…»
Мысли обжигали, словно крапива. Элеонора пригнулась к шее лошади и отдалась воле порывистого ветра. Она скакала, как в детстве: разум, окунувшийся в море чувств, удары копыт, приводившие в движение ее тело, – лошадь и всадница стали неразрывным единством плоти и духа.
Элеонора слышала стук копыт других лошадей на некотором расстоянии позади себя и придержала лошадь. Они проехали мимо нескольких крестьянских домов за Бранау, не останавливаясь до тех пор, пока не добрались до отдельно стоящего амбара, рядом с которым имелся колодец.
Эрве неуклюже спешился и прокрался внутрь каменного здания, откуда призывно помахал им рукой. Как только Элеонора проехала мимо кучера, он улыбнулся и произнес:
– Мадам, конечно, знает, как отвлечь мужчину от его тревог…
Элеонора спрыгнула с лошади и улыбнулась в ответ. Она смотрела, как Ахилл спрыгивает с лошади с лицом, искаженным болью и напряжением, и громко обругала себя:
– Какая я бестолковая, самолюбивая негодница! – И бросилась к Ахиллу. – Я должна была ехать медленнее.
Ахилл улыбнулся краешком рта и одной рукой погладил ее по щеке, держась другой за седло.
– Если бы ангелы так скакали, им бы не требовались крылья.
Элеонора покраснела, довольная комплиментом, а Ахилл наклонился поближе к ее уху и прошептал:
– Мне не доставляет удовольствия, когда со мной нянчатся, но я люблю наслаждаться видом прелестной всадницы, скачущей в лунном свете. Особенно той, которая в моем пылком воображении несется обнаженной с развевающимися за спиной волосами.
– Ахилл! – Краска залила лицо Элеоноры.
Эрве боком, словно удирающий рак, прошмыгнул мимо них.
– Я пойду принесу воды, – пробормотал он и исчез за дверью.
– Посмотри на себя! – сказала Элеонора Ахиллу тихо и яростно. – Ты был связан, тебя били кнутом и Бог знает что еще делали. Как ты можешь думать о раздетой женщине на лошади?
Ахилл громко рассмеялся, потом поморщился от боли, но его улыбка не исчезла.
– Раздетой Элеоноре на лошади, – поправил он. – А как, ты думаешь, я выжил связанным и под кнутом? Пылкое воображение – великое благо для мужчины, попавшего в тюрьму.
Элеонора помогла Ахиллу добраться до свободного стойла и перевернула ведро, чтобы он сел, но Ахилл покачал головой и прислонился к простенку.
Эрве вернулся с водой и куском копченого мяса, которое он украл из крестьянской коптильни, бормоча угрозы, что один из этих чертовых монахов, должно быть, имеет быстрого мула. Он нервничал, и Элеонора посмотрела на него, когда влажным батистовым платком нежно протирала спину Ахиллу.
