Невеста из империи Зла - Эльвира Валерьевна Барякина
Миша топтался внизу:
— Как что? Одежду! Платье, сумку, золотую цепочку...
— Ми-иш! — на всю улицу. — Ты трусы носишь?
— Ну... ношу.
— А мне что, не надо?
Внутрь родственников не пускали, поэтому два раза в день Миша бегал под окна Лениного роддома и наряду с десятком других молодых папаш орал, гримасничал и махал руками, чтобы хоть как-то объясниться с женой.
Еще можно было писать записочки и отсылать передачи. Но большинство продуктов находились под запретом, поэтому родственники передавали их в палаты контрабандой: привязывали к спущенным из окон веревочкам и отправляли наверх.
Все-таки тем, кто рожал летом, было намного легче: они могли хоть окна открыть и нормально поговорить со своими. А зимой как поговоришь? На улице — минус двадцать пять, в палате двадцать девчонок, и к каждой постоянно кто-то приходит.
Эти пятнадцать дней прошли перед Мишиными глазами как какой-то сюрреалистический фильм. Готовиться к предстоящей сессии он абсолютно не мог. Сидел над учебником и тупо смотрел перед собой. Все мысли были только о Лене, о маленьком, о том, как жить дальше…
— Ну и как ты ощущаешь себя в роли молодого папочки? — постоянно подначивала его теща.
Да никак! Миша вообще себя не ощущал. Он ужасно соскучился по Лене и в то же время боялся ее возвращения домой. Какими глазами он будет смотреть на чужого ребенка? А вдруг он не сможет подавить в себе отвращения к нему и все это заметят?
Впрочем, скоро его страхам и сомнениям пришел конец. Наняв за бешеные деньги черную «Волгу», Миша отправился забирать жену. Теща в счастливых слезах, тесть с примороженными гвоздиками, роженицы в окнах, сбежавшиеся посмотреть, на чем увезут домой Степанову…
Наконец Лена вышла на крыльцо — вся странная, необычно худенькая… А в руках ребенок в одеяле.
— Ну, иди, принимай сокровище! — крикнула Мише нянечка, высунувшаяся вслед за Леной.
На подгибающихся ногах он подошел, чмокнул жену в щеку, проговорил что-то…
Лена приподняла салфеточку с лица младенца. Тот спал — глазки закрыты, во рту резиновая соска.
— Как назовем-то? — спросила Лена, испытующе глядя на Мишу.
Тот на секунду задумался:
— Константином. В честь прадедушки Константина Эрнестовича.
ГЛАВА 26. Я ПРИЕДУ К ТЕБЕ
И снова игра — игра на нервах. Солировали ударные.
Алекс метался по городу в поисках работы, надеясь, что так он сможет остаться в СССР по рабочей визе.
Перво-наперво он обратился в американское посольство.
— Ну что? — нетерпеливо спросила Марика, когда Алекс вернулся оттуда.
Его лицо было каменным.
— Там какие-то враги сидят! — с едва сдерживаемой яростью проговорил он. — Они сказали, что у них есть четкое правило: не брать на работу женатых на русских. Я знаю эту женщину, с которой я разговаривал… Она всегда была такой вежливой… А сегодня смотрела на меня как на нечисть: «Нет и все! И никаких исключений!»
— Но почему?!
— По той же самой причине, по которой тебя хотят выгнать из института. Нас теперь все расценивают как потенциальных противников: и ваши, и наши.
— Видимо, они тоже не желают получить лишние проблемы, — задумчиво проговорил Ховард, когда Алекс рассказал ему о визите в посольство. — Кто тебя знает, на ком ты женился? Вдруг это шпионка, которая через тебя хочет вызнавать наши дипломатические тайны?
Единственной надеждой оставались международные издательства: там всегда были вакансии переводчиков.
В «Иностранной литературе» редактор согласился было принять Алекса, но на следующий день объявил, что тот ему не подходит.
Причину, разумеется, он не объяснил, но и без того было ясно: кое-кто дал ему понять, что гражданин США Алекс Уилльямс — нежеланный гость в СССР.
Шел снег. Марика, Степановы, Жека, американцы — все пришли провожать Алекса на вокзал.
Марика стояла рядом с ним, держала его за руку и не знала, ни что говорить, ни что думать. Вот и все. Виза истекла, сейчас Алекс сядет на поезд и укатит в Варшаву. А оттуда самолетом в Лос-Анджелес.
Сердце отсчитывало секунды как перед Новым годом: десять, девять, восемь, семь… Только в новогоднюю ночь полагалось ждать счастья, а Марика ждала прихода беды.
Жека совал Алексу фотографии с Дядей Сэмом, сделанные в День седьмого ноября.
— Ты это… возьми себе на память, покажешь своим — пусть посмеются.
Мэри Лу всхлипывала, Бобби возмущался несправедливостью…
Алекс прижал Марику к себе:
— Пиши мне обо всем: как там сложится с комсомолом, как с институтом…
— Если они меня выгонят, им же хуже, — попыталась пошутить Марика. — Я тогда знаешь кем буду работать? Профессиональным правдоискателем. Объявления на столбах развешу: «Замучаю насмерть любые учреждения и организации — письменно, по телефону, а также лично». Ко мне люди толпами будут ходить.
— Уважаемые пассажиры! — раздался равнодушный голос проводницы. — Поезд отправляется! Просьба занять свои места!
Марика с Алексом вцепились друг в друга.
— Слушай! — торопливо зашептала она ему в ухо. — Я все придумала. Если они меня не отпустят, если у нас ничего не выйдет, я нелегально перейду границу.
Алекс дернулся, но Марика не дала ему говорить:
— Я поеду в Финляндию. Как-нибудь переберусь… Ты, главное, жди меня!
— Дурочка! Не вздумай! Тебя же посадят!
— Я как-нибудь дам тебе знать.
— Марика, поклянись, что ты этого не сделаешь!
— Клянусь, что сделаю! Получишь от меня весточку, и сразу приезжай в Финляндию.
— Уважаемые пассажиры! Поезд отправляется!
— Люблю тебя…
По очереди обнявшись со всеми, Алекс отступил к вагону. Ребята что-то кричали ему, махали вслед. А Марика стояла как окаменевшая.
Проводница закрыла дверь. Алекс постучал в стекло своего купе. Три, два, один…
Поезд дернулся и покатил по рельсам.
Впереди Марику ждали месяцы одиночества. А может быть, даже годы.
Подойдя, Лена дотронулась до ее руки.
— Я тут недавно вычитала в одном журнале, — очень тихо произнесла она, — что если крысу кинуть в ведро с водой, то она будет барахтаться около двадцати минут, а потом утонет. Но если ее спасти, а затем повторно бросить в воду, то она станет бороться за свою жизнь до последнего. Она надеется и потому отказывается сдаваться. Ты тоже надейся.
Марика беззвучно кивнула.
Да, они с Алексом и вправду были как крыски, брошенные в воду. Пока еще они трепыхались, пока еще бодро махали лапками… Но в
