Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“
— Но, — осторожно намекнула г-жа Фовель, — если бы я ей написала одно слово, маленькую банальную записку…
Суровымъ, нервнымъ движеніемъ онъ схватилъ обѣ руки своей сестры.
— Слушай, Колетта, — сказалъ онъ тѣмъ прерывающимся голосомъ, который являлся у него моментами въ этотъ день съ тѣхъ поръ, какъ онъ вошелъ въ маленькую гостиную, — ты мнѣ пообѣщаешь, что не будешь стараться увидѣться съ Сюзанной, что ты ей не напишешь, что не поручишь Роберту пойти ее повидать… что ты ничего не сделаешь, пока она не подастъ вѣсти о себѣ, сама… Для меня это очень важно, видишь ли, очень важно… Если бы ты меня ослушалась, я… я бы тебѣ этого никогда не простилъ, у меня есть серьезныя причины, чтобы говорить такъ.
— Я обѣщаю тебѣ, мой дорогой братъ, — отвѣтила грустно г-жа Фовель, — ты лучше моего знаешь, однако…
Онъ пристально на нее посмотрѣлъ.
— Такъ ты обѣщаешь? — настаивалъ онъ.
— Да.
— Можетъ быть, къ тому же, она сама напишетъ, — продолжалъ Треморъ, сразу облегченный, вспомнивъ, что всѣ самыя мрачныя событія существовали только въ его воображеніи. — Какъ только ты получишь письмо, ты мнѣ телеграфируешь, не такъ ли? Такъ какъ тогда, понятно, я пойду ее повидать…
Онъ перебилъ себя и продолжалъ мягко:
— Но, моя бѣдная, милая Колетта, я думаю только о себѣ. Вѣдь у васъ тоже было что-то въ Столичномъ банкѣ… около двадцати тысячъ франковъ.
Колетта сдѣлала равнодушный жестъ. Всякое точное представленіе о деньгахъ было чуждо г-жѣ Фовель. Она никогда не задумывалась, что могла стоить роскошь, бывшая ей такъ же необходимой, какъ воздухъ для дыханія, и которой ее окружали дядя, а затѣмъ мужъ. Она сказала, однако:
— Что, Роберту очень досадно?
— Конечно ему досадно, всегда досадно терять значительную сумму, но онъ думалъ только обо мне, милый Робертъ, находя свои потери незначительными въ сравненіи съ моими. Онъ былъ для меня самымъ лучшимъ, самымъ сердечнымъ братомъ, Колетта, я этого никогда не забуду. Онъ и Даранъ были настоящей поддержкой. А я въ ней очень нуждался; первую минуту, видишь ли, подобные удары немного тяжело переносить.
Онъ всталъ, и за нимъ послѣдовалъ тотчасъ же и Альбертъ.
— Ты уѣзжаешь? — воскликнула живо Колетта.
Онъ сдѣлалъ утвердительный жестъ.
— Въ Парижъ?
— Въ Парижъ, завтра утромъ, да… Мое присутствіе тамъ необходимо, но мнѣ хотѣлось повидать васъ, Сюзанну и тебя. Теперь я возвращаюсь въ башню Сенъ-Сильверъ, гдѣ мнѣ нужно поискать бумаги…
— Ты будешь обѣдать совсѣмъ одинъ? — настаивала молодая женщина.
— Даранъ обѣдаетъ со мной и завтра со мной возвращается въ Парижъ.
— А Робертъ вернется только черезъ три дня?
— Вѣроятно, черезъ три дня. Да… До свиданія, моя дорогая сестра.
Онъ обнялъ ее и поцѣловалъ.
— Думай о твоемъ бѣдномъ братцѣ, — сказалъ онъ.
Затѣмъ, прижимая ее нервно къ себѣ, онъ добавилъ:
— Ты мнѣ тотчасъ же телеграфируешь: улица Божонъ — не правда ли? тотчасъ же…
Колетта заплакала.
— О! прошу тебя, Мишель, — умоляла она, — прошу тебя, обѣдайте въ Кастельфлорѣ, пожалуйста, г-нъ Даранъ и ты… Я чувствую себя такъ грустно, одиноко… Вы уѣдете послѣ, тотчасъ же, если хотите.
Мишель уступилъ, и г-жа Фовель конечно не могла почувствовать, какую жертву приносить онъ, оставаясь дольше въ Кастельфлорѣ, гдѣ всѣ предметы дѣлали для него болѣе мучительнымъ и, такъ сказать, болѣе осязательнымъ отсутствіе Сюзанны, — какъ и его разочарованіе и мучительныя опасенія.
Когда онъ узналъ о банковой катастрофе, въ которой погибла большая часть его состоянія, его первая мысль была о миссъ Севернъ, и онъ почти тотчасъ же уѣхалъ. Ужасная тоска грызла его. Ему хотѣлось, чтобы молодая дѣвушка услышала отъ него о бѣдствіи, затѣмъ у него была потребность видѣть ее, довериться ей, и онъ смутно надѣялся получить отъ нея немного утѣшенія, немного мужества. Было бы такъ утѣшительно и такъ пріятно встрѣтить ее тогда, услышать ея голосъ, произносящій утѣшающее, нѣжное слово, одно изъ тѣхъ словъ, которыя имѣются у женщинъ для того, кого онѣ любятъ, въ минуту несчастья, почувствовать на своемъ лбу нѣжное прикосновеніе ея губъ или руки; чувствовать ее совсѣмъ своей, чувствовать себя принадлежащимъ ей, проникнуться хотя одинъ моментъ уверенностью, что будешь силенъ для борьбы, потому что не будешь одинокъ…
Онъ слишкомъ многаго ждалъ, многаго требовалъ, можетъ быть — Мишель такъ предполагалъ. Въ то время, какъ поѣздъ катился къ Ривайеру, его бедная страждующая голова утомлялась, перебирая одни и тѣ же факты, скорѣе гипотезы, уже два дня одолѣвавшіе его.
Сюзанна была молода, она любила роскошь, широкую и легкую жизнь, даваемую богатствомъ; ей не миновать рѣзкаго упадка духа, можетъ быть, полнаго унынія. Придется ее успокаивать сначала, раньше чѣмъ искать въ ней источникъ энергіи. Треморъ даваль себѣ слово быть убѣдительнымъ, быть въ особенности нѣжнымъ, дать въ первый разъ говорить своему сердцу. Онъ успокаивалъ себя надеждой, что можетъ быть, вопреки нѣкогда изложеннымъ Сюзанною теоріямъ, онъ сумѣетъ убѣдить молодую дѣвушку, заставитъ ее взглянуть безъ особенной боязни на перспективу болѣе скромной жизни. Онъ вспоминалъ моменты нѣжности, онъ видѣлъ лобъ, глаза, которые въ полутьмѣ передней Кастельфлора, въ часъ разлуки, такъ чистосердечно протянулись къ его губамъ, ему казалось, онъ слышитъ застѣнчивый голосъ, шепчущій:
— Не прощайтесь со мной враждебно…
Минуту спустя онъ оторвался отъ этой мечты. Онъ представлялъ себѣ, какъ его доводы остаются напрасными и его нѣжность безсильной передъ горемъ Сюзанны, и тогда онъ принужденъ будетъ сказать: „Я уже не тотъ богатый человѣкъ, съ которымъ вы обручились; такъ какъ вы меня не любите, вы свободны“. Онъ много думалъ и какъ бы съ наслажденіемъ терзалъ себѣ умъ и сердце, но какъ ни были многочисленны, разнообразны, необычайны и часто смѣшны предположенія, которыя онъ дѣлалъ, ничто не предвѣщало ему то дѣйствительное ожидавшее его разочарованіе. Нѣтъ, онъ не могъ этого себѣ представить, что онъ можетъ не застать Сюзанну въ Кастельфлорѣ, что мучительная неизвѣстность, сомнѣнія и страхъ могутъ быть продолжены, жестоко увеличены.
Она уѣхала внезапно, таинственно, уѣхала, не сказавъ ничего. Бывали такіе моменты, когда Мишелю казалось, что у него лихорадочный бредъ, другіе, когда ему казалось, что онъ созерцаетъ лишь превратности судьбы другого, незнакомаго ему человѣка. Тогда нужно было, чтобы онъ себѣ повторялъ:
— Это ты, именно ты, страдаешь. Плачь же, кричи, вѣдь это ты несчастенъ. Вчера тебя считали между привилегированными этого міра. Женщина, которую ты любишь, была твоей невѣстой, ты могъ ей предложить разумную и утонченную и въ то же время спокойную и легкую жизнь, соотвѣтствующую ея натурѣ такъ же, какъ и твоей.
