Виктория Холт - Алая мантия
Петрок не переставая наблюдал за Пилар. Это пугало ее и зарождало у нее в голове новые мысли. Она часто думала о том, как капитан силой увез из дома ее мать, Бьянку и Карментиту. Теперь она понимала, с какой целью он это сделал, и догадывалась, что Петрок Пеллеринг очень походит на ее отца, каким он был в молодости.
Пилар боялась выходить из дома в темноте – она страшилась наткнуться на Петрока, когда рядом не окажется никого, кто бы мог прийти ей на помощь.
Пилар спрашивала Бьянку, боялась ли она мужчин, когда скиталась с цыганским табором.
– Да, – ответила Бьянка, – я много раз испытывала перед ними страх.
– Ну и как же ты поступала?
Бьянка прищурила глаза.
– Следила за тем, чтобы меня не могли ни к чему принудить.
– Каким образом?
– Мы, цыганки, носили под юбками ножи – маленькие, но достаточно острые, чтобы пронзить сердце любому, кто нападет на нас. Такой нож называется faja. Когда я пришла в дом твоей матери, его забрали у меня. Я думала, что там он мне не понадобится. Но настал день, когда я снова стала нуждаться в ноже, а его у меня не оказалось.
– Ты оставила его в Испании?
– Да, но я нашла другой. Я взяла его в каюте капитана, когда мы плыли в Англию.
– Покажи его мне.
Бьянка повела ее в свою спальню рядом с комнатой Исабельи и показала ей нож.
– Обычно достаточно показать его. Мужчины не любят драться с женщинами.
Она вышла, оставив Пилар с ножом в руках.
Назавтра корабль должен был отплыть, и Петрок Пеллеринг вместе с ним. Пилар лежала в постели, уверяя себя, что рада этому. Когда перестанет ощущаться его назойливое присутствие в доме, к ней вернется смелость, и она скажет капитану, что собирается замуж за Говарда, потому что дала ему обещание. Она останется его малышкой, наблюдающей вместе с ним за возвращающимися кораблями, но будет и женой Говарда.
Пилар чувствовала себя готовой к выполнению этих трудных задач, как только Петрок выйдет в море.
Внезапно ее сердце испуганно забилось. Впоследствии Пилар не была уверена, услышала ли она скрип ступенек или просто ощутила приближение зла. Как бы то ни было, она встала с кровати и успела надеть халат, прежде чем Петрок Пеллеринг открыл дверь и остановился на пороге, глядя на нее.
Потом он закрыл дверь и улыбнулся.
– Вы! – крикнула Пилар. – Как вы осмелились прийти сюда? Убирайтесь немедленно!
– Как я могу убраться, когда только причалил? – осведомился он.
– Уходите! – Она задыхалась от бешенства. Пилар понимала, что не была застигнута врасплох.
Она ожидала его прихода.
Петрок все еще стоял у двери. Казалось, он наслаждается, видя ее взъерошенной и испуганной, и хочет подольше продлить эту сцену.
– Что вам нужно?
– Побыть с вами.
– Здесь?
– А вы знаете лучшее место?
– Уходите немедленно! Поймите раз и навсегда: я никогда не выйду за вас замуж!
– Вы обещали себя этому юному богомолу из Харди-Холла, – сказал Петрок, – и вам кажется, будто вы и в самом деле этого хотите.
– Мой брак вас не касается.
– Очень даже касается, так как это и мой брак.
– Этому не бывать. Я вас ненавижу каждую минуту.
– Выходит, вы постоянно обо мне думаете?
– Только с ненавистью.
– Предпочитаю, чтобы вы ненавидели меня, но не забыли.
– Я вас забыла. Я никогда о вас не думаю.
– Вы сами себе противоречите, моя дорогая Пиллер. Он шагнул к ней, и ее сердце подпрыгнуло до самого горла.
– Уходите… уходите… – Пилар хотела закричать, но обнаружила, что может говорить только шепотом. – Вы наглый пират…
– Сопротивляться пиратам – пустая трата времени, Пиллер. Они всегда берут то, что хотят, не важно, отдают им это добровольно или приходится за это драться.
– Капитан убьет вас.
– Капитан отлично все понимает.
Пилар схватила нож Бьянки, лежащий у ее постели. Теперь она знала, что ее величайший страх обернулся явью. Она воображала, что может произойти нечто подобное, и поэтому прихватила у Бьянки нож.
– Тогда я убью вас, – заявила Пилар.
Петрок посмотрел на нож, усмехнулся и раскинул руки.
– Можете ударить, – сказал он.
Пилар взмахнула дрожащей рукой, но Петрок ухватил ее за запястье, и нож упал на пол.
– Видите, Пиллер, это бесполезно, как я вам и говорил.
Он поднял ее на руки. Его лицо было совсем рядом, и Пилар увидела, как блестят его глаза и зубы.
– Неужели вы меня так ненавидите? – спросил Петрок.
Пилар не могла понять охвативших ее чувств. Она стыдилась слез, выступивших на глазах. Уже второй раз другие видят, как она плачет – она, Пилар, которая всегда гордилась, что никому не удавалось увидеть, как она проронила хоть одну слезинку.
Молчание казалось бесконечным.
Потом Петрок мягко опустил Пилар на кровать, наклонился и нежно ее поцеловал.
– Не бойтесь, малышка Пиллер, – сказал он. – Вам нечего опасаться. В конце концов, вы еще ребенок. Ждите меня – это все, о чем я прошу.
Петрок вышел, а Пилар долгое время лежала и тихо плакала, не понимая, по какой причине. На следующее утро Петрок вышел в море.
Часть седьмая
ДЕВОН
1587-й и 1588 годы
Поздней весной Доминго и Бласко вместе с Чарли Монком прибыли в Девон. Берега покрывали белые цветы песчанки, а луга были золотыми от первоцвета. Трава казалась братьям удивительно свежей и зеленой после долгого пребывания в тюрьме.
Их освободили не сразу. Доминго попросил дать ему время, чтобы обдумать решение.
Он чувствовал, что никогда не забудет долгие недели, проведенные в камере, когда погода становилась все холоднее, а тюремные неудобства казались еще более ощутимыми из-за многих часов, которые Доминго простоял на коленях, молясь о ниспослании ему указания.
Два его внутренних голоса спорили друг с другом громче обычного. Один заявлял, что Доминго ни в коем случае не должен отрекаться от своей веры и предавать свою страну; другой напоминал о душах, которые он мог бы спасти. «Такова воля Божья, – снова и снова повторял этот голос. – Какая польза Богу от мертвеца? Ты должен жить и привести к Нему души, тонущие в океане ереси. В твоих силах бросить им спасательный канат. Господь не хочет, чтобы ты умер, как Бэбингтон и остальные. Что хорошего может выйти из этого?»
Но Доминго откладывал решение, умоляя дать ему больше времени. Тем не менее, каждый раз, когда ключ поворачивался в замке его камеры, он вскакивал весь в поту, боясь, что его будут пытать на дыбе и что он, не выдержав мук, отречется от своей веры. Доминго страшился умереть как трус, отрицая все, что он считал справедливым и правильным, поменяв спасение души на избавление от боли.