Виктория Холт - Алая мантия

Виктория Холт

Алая мантия

В то время мог фанатик и дурак

Религией прикрыть злодейства мрак.

У нас вполне достаточно религии, чтобы заставить ненавидеть, но недостаточно, чтобы заставить любить друг друга.

Если они одобряют личное мнение, то называют его мнением, а если нет, то именуют его ересью, и все же ересь не более чем личное мнение.

Часть первая

АНДАЛУСИЯ

Глава 1

Весна 1572 года

Сеньорита Исабелья де Арис сидела у окна, обмахиваясь веером. Рядом с ней стояли две дуэньи, Хуана и Мария. Они были явно обеспокоены – их юной хозяйке редко позволяли столько свободы.

– Откиньтесь на спинку стула, – велела Хуана.

– Неразумно, чтобы эти цыгане глазели на вас, – заявила Мария. – Кто знает, какие дурные мысли мо гут прийти им в голову!

В патио[1] бил фонтан, в воздухе веял изысканный аромат цветов, а солнце сверкало на белых каменных плитках пола.

– Кто пустил цыган в патио? – продолжала ворчать Хуана. – Наверняка этот лентяй Томас! Пусть не думает, что это сойдет ему с рук! Дон Алонсо спросит с него, когда вернется домой.

– Перестань, Хуана, – сказала Исабелья. – Они просто хотят показать нам свои танцы – почему бы и нет?

– Они просто хотят вытянуть золото у нас из карманов!

– Нужно же им на что-то жить, – заметила Исабелья.

Хуана покачала головой, глядя на Марию. Их молодая хозяйка росла своенравной. Хорошо, что скоро у нее появится муж, который поставит ее на место!

Исабелья часто делалась раздражительной, проводя долгие дни за persianas;[2] она больше не находила удовольствия в рукоделии; даже роскошная напрестольная пелена с вышитыми голубым шелком и золотом изображениями святых перестала ее радовать.

– Я устала… устала сидеть здесь… день идет за днем, а ничего не происходит, – говорила Исабелья.

– А что должно происходить с дочерью испанского гранда, донья Исабелья? – спрашивали у нее.

– Очевидно, ничего, – отвечала она. – Дочь гранда встает рано, читает молитвы, слушает мессу – нет, не в церкви! Ей такого не позволяют, это чересчур рискованно! Она слушает мессу в домашней часовне, которую отделяют от ее комнаты только коридор и несколько ступенек, а потом учит уроки и вышивает. Что еще ей остается делать?

– А вы бы хотели, чтобы она бродила повсюду, словно крестьянка или цыганка?

– Иногда я им завидую, особенно цыганкам, этим босоногим плясуньям.

Ошарашенные дуэньи обменивались взглядами и качали головой. Исабелье и в самом деле пора замуж. Ей шестнадцать, она уже достаточно взрослая и наверняка стремится сменить жизнь юной сеньориты, которую старательно и назойливо воспитывают, на жизнь жены и матери.

Исабелью уже не удовлетворяло сидение у окна и разглядывание патио и садов, укрытых от палящего солнца пальмовыми листьями; ее не радовали красота апельсиновых деревьев, воздух, напоенный тонким ароматом цветов, виноград, созревающий на белой почве, верхние слои которой ветер сдувает на грозди ягод, делая вино из окрестностей Хереса самым лучшим в мире. Она хотела выйти из дома, смешаться с людьми, идущими по дороге, смотреть на бродячих торговцев и цыган, приходящих из Севильи и Кордовы, из Малаги, Гранады и Кадиса.

А сейчас цыгане танцевали в патио, и в отсутствие хозяина и хозяйки дома донья Исабелья заявляла, что их танцы ее развлекают.

– Кто может поручиться, что они не грабители? – проворчала Хуана. – Вы видите ножи у них за поясом?

– Все цыгане носят ножи, – ответила Исабелья. – Я видела, как они идут по дороге. У каждого мужчины есть faja.[3] Что, если ему придется защищаться во время долгого пути?

Хуана и Мария выразительно передернули плечами и воздели глаза к небесам.

Исабелья склонилась вперед, разглядывая молодую девушку, выделявшуюся среди остальных цыганских танцоров. Несмотря на рваную красную юбку и блузку с дырой, из которой высовывалось смуглое плечо, она держалась с необычайным достоинством. У нее были черные как смоль волосы, стройные и длинные загорелые ноги, в огромных глазах сверкало любопытство, а в ушах покачивались, задевая плечи, большие кольца.

Девушка явно стремилась привлечь к себе внимание. Она заметила в окне Исабелью, которая, встретившись взглядом с цыганкой, увидела какой-то призыв в ее блестящих темных глазах. Дело было не только в нескольких песетах[4] – она просила о чем-то еще.

Мужчина схватил девушку за руку, и она повернулась, чтобы занять место среди танцующих фанданго. Но цыганка сделала это с очевидной неохотой и снова обернулась, взглядом ища Исабелью.

Ни Хуана, ни Мария не обратили внимания на молодую танцовщицу, Исабелья была этому рада. Она пыталась отыскать девушку в танцующей толпе, но та была слишком мала, чтобы ее можно было легко заметить. Исабелья внимательно следила за чувственными движениями танцоров. Вскоре она разглядела цыганскую девушку, которая прикидывалась равнодушной к пытающимся поймать ее мужчинам, но внезапно сверкнула ослепительно белыми зубами и, оставив притворство, энергично включилась в игру, заключавшуюся в преследовании, поимке и подчинении.

Музыка становилась все громче, но внезапно лютни двух цыган умолкли. Танцоры застыли, словно какой-то цыганский бог обратил их в камень в наивысший момент игры. Несколько секунд в патио царила полная тишина. Сердце Исабельи забилось сильнее – жаркое солнце, за пах цветов, словно высеченные из камня фигуры танцоров неожиданно обрели для нее новое значение.

Движение возобновилось так же внезапно, как и прекратилось. Цыганочка прыгнула вперед, посмотрела на окно, возле которого сидела Исабелья, и снова начала танцевать. На сей раз это была медленная фаррака. Девушка подражала позам и жестам матадора. Ее гибкое тело раскачивалось из стороны в сторону; фигуры вокруг нее все еще оставались неподвижными. Силой вдохновения цыганка привносила в патио страстное возбуждение корриды. Исабелья смотрела как зачарованная. На ее глазах девушка сражалась с быком, чудом избежала гибели, одержала победу и торжествовала, словно размахивая алой мулетой[5] и слыша приветственные крики зрителей.

– Браво! Браво! – закричала Исабелья, порываясь вперед.

Но бдительные Хуана и Мария вовремя удержали ее, а к девушке в патио присоединился мужчина. Началось фламенко – быстрый танец, названный так потому, что напоминал поведение солдат, возвращавшихся с фламандских войн. Шумный и свободный, он изображал буйные выходки солдат, занятых грабежом. Исабелья понимала, что мужчина сердит на девушку, – во время танца он рез ко схватил ее, но она столь же резко вырвалась. Музыканты играли все живее и громче, а люди начали хлопать в ладоши. Цыганка вынула из кармана юбки кастаньеты и защелкала ими в такт музыке.