Виктория Холт - Дорога на Компьен
Луи председательствовал на суде над д'Айгюлоном. Депутаты парламента по такому случаю съехались в Версаль.
Король стремился избежать ограничения королевской власти со стороны парламента и после двух заседаний приказал уничтожить документы, содержащие обвинения против д'Айгюлона, объявив, что герцог не подлежит дальнейшему преследованию в судебном порядке.
Депутаты парламента покинули Версаль и в Париже выступили с заявлением, что, несмотря на повеление короля, д'Айгюлон должен быть «лишен своих прав и привилегий как пэр Франции, пока не снимет с себя подозрений, задевающих его честь».
Это было прямое оскорбление Луи, напоминание о том, что парламент стал теперь могущественнее, чем монарх. Большего оскорбления нельзя было нанести тому, кто всегда свято верил в неприкосновенность и неоспоримость прав короля.
Шуазель в этом конфликте стал на сторону парламента, и «баррьены» решили, что настал удобный момент избавиться от всесильного герцога и его друзей и взять бразды правления в свои руки.
Канцлер Мопеу занял сторону короля, несмотря на то, что был назначен на свой пост Шуазелем. Мопеу рассчитывал, что только после отставки Шуазеля сумеет достигнуть того положения, к которому стремился. Вот почему теперь, когда над Шуазелем сгустились тучи, канцлер отбросил притворную лояльность по отношению к нему, решив, что больше не нуждается ни в каком притворстве.
Мопеу присоединился к «баррьенам». Эта партия старалась не терять времени даром и усиленно вырабатывала политику, которая обеспечила бы ей поддержку со стороны короля через Жанну дю Барри.
***Борьба между королем и парламентом нашла свое отражение на парижских улицах. Многим казалось, что скоро произойдут какие-то важные перемены. Луи уже давно ненавидели, так давно, что мало кто помнил те времена, когда народ называл его Обожаемым Луи.
Вовсю трудились сочинители куплетов и уличные певцы то там, то здесь читали издевательскую молитву:
«Отче наш, иже еси в Версале, да святится имя твое, царствие твое погублено, да не сбудется воля твоя на земле и на небесах, верни нам хлеб наш насущный, который ты отнял у нас. Прости свои парламенты, поддерживающие твои интересы, как прощаешь ты министров, предавших их. Не дай ввести себя во искушение мадам дю Барри, и да избави нас от лукавого канцлера, Аминь».
Весь Париж с нетерпением ждал, когда можно будет увидеть великолепный экипаж, подаренный Жанне дю Барри герцогом д'Айгюлоном, наверное, в знак признательности за ту поддержку, которую Луи оказал герцогу на недавних судебных заседаниях.
В центре, между четырьмя золотыми щитами был изображен герб дю Барри. Два голубка, символизирующие короля и его фаворитку, уютно примостились на ложе из роз.
Все в один голос утверждали, что такого роскошного экипажа им видеть еще никогда не приходилось. Рядом с ним экипажем супруги дофина казался просто жалким.
Кто-то докопался, что цена этого экипажа — около пятидесяти двух тысяч ливров.
— Пятьдесят две тысячи ливров за экипаж! — возмущались простые люди. — И это в то время, когда мы не в состоянии заплатить два су за хлеб!
***Вскоре Шуазель ясно понял, что впереди его ждет крах. Ничто, кроме войны, не могло спасти его от отставки — только тогда он окажется необходим своей стране и королю. Он повел тайные переговоры с Испанией в надежде на то, что эта страна сумеет спровоцировать Англию на военные действия своими притязаниями на Фолклендские острова. Но знающая по недавнему собственному опыту, сколь бедственна может оказаться война, Испания не проявляла особого желания позволить втянуть себя в нее только ради того, чтобы спасти карьеру Шуазеля.
Шуазель попал в безвыходное положение. У него не оставалось другого выбора, кроме раскрытия своих замыслов и намерений, и аббат Террэ, д'Айгюлон и Мопеу немедленно обвинили его в попытке спровоцировать войну.
Шуазель отчаянно сопротивлялся своим недоброжелателям. Он встретился с королем и в состоявшейся между ними беседе уверял Луи, что если бы он, Шуазель, добился изгнания Мопеу и Террэ, парламент успокоился бы. В свою очередь, канцлер, аббат и д'Айгюлон убеждали короля в том, что единственная возможность избавиться от беспокойства — это отправка Шуазеля в отставку.
Друзья подсказали Жанне дю Барри,, что настал момент настаивать на отставке ее врага.
Жанна послушалась своих друзей, и в результате Шуазелю было написано соответствующие письмо.
Но Луи медлил с отправкой этого письма. Он помнил о том, что двенадцать лет Шуазель возглавлял правительство и дела Франции в эти годы, учитывая, в каком состоянии была страна, когда Шуазель занял свой высокий пост, шли не так плохо, как можно было бы ожидать после Семилетней войны.
Но сторонники мадам дю Барри оказывали на короля неослабное давление. Луи устал, ему хотелось лишь одного: оставить Версаль ради мирной жизни в Малом Трианоне с мадам дю Барри.
***Было 11 часов утра в сочельник 1770 года, когда герцог де Брильер явился к Шуазелю.
— Добро пожаловать, мой друг, — приветствовал его Шуазель. Слова эти в устах Шуазеля прозвучали иронически, ибо он прекрасно знал, что де Брильер ему не друг, а совсем наоборот.
— Я принес вам письмо Его Величества, — сказал де Брильер.
Беря письмо из рук де Брильера, Шуазель уже знал, что бывшая продавщица из заведения Лабилля одержала верх над ним. Обычное дело при дворе Людовика Пятнадцатого. Стоило ли удивляться этому?
Оставалось лишь ничем не выдать, своего огорчения, и Шуазель, оставаясь внешне спокойным, приступил к чтению письма.
«Кузен, неудовлетворенность, возникшая у меня вследствие ваших неудач на посту, который вы занимаете, заставляет меня выслать вас в Шантелу, куда вам надлежит отправиться в течение двадцати четырех часов. Я должен был бы отправить вас в более отдаленное место, если бы не мое особое уважение к мадам де Шуазель, здоровье которой мне весьма небезразлично. Постарайтесь не вынуждать меня принять более суровое решение. Несмотря ни на что, молю Бога, кузен, да не оставит он вас своей заботой. Луи».
Шантелу, подумал Шуазель, как далеко оно от блестящего Версаля. Итак, пришел конец его славной карьере, которая началась под покровительством мадам де Помпадур, а завершилась из-за немилости мадам дю Барри.
Это был урок, который ему следовало бы давно уже усвоить: всегда будь в дружбе с всесильной фавориткой короля.
— Монсеньор герцог, — сказал де Брильер, — я глубоко сожалею, что столь неприятная обязанность выпала на мою долю.
