Эмма Драммонд - Танцовщица
Большинство встречных женщин улыбались ей, хотя отношение некоторых плохо одетых жен голландских поселенцев заставило ее вспомнить недавние слова Франца. Актрис по-прежнему часто рассматривали как дам полусвета, и большинство мужчин, вежливо здоровавшихся с ней, скорее всего, разделяли эти представления. Никто из мужчин ничего не значил для Лейлы, за исключением одного, чье мнение было высказано тоном, явно свидетельствующим о его желании унизить ее, как и он когда-то был унижен ею.
Вдруг Лейла заметила показавшегося невдалеке одинокого всадника. Ее сердце лихорадочно забилось. Сейчас, когда все мужчины оделись в хаки, было трудно различать их, но этого человека она узнала сразу. Они не могли избежать встречи, но каждый инстинктивно замедлил свое движение, пока расстояние между ними становилось все меньше.
Тогда, на вечере, она убежала от Вивиана. Ее молчаливый уход после его жестоких слов был полон достоинства, но все равно это было бегство. Позже она узнала, что он в этот вечер свалился с приступом лихорадки, и заставила себя поверить, что его поведение было вызвано наступающей болезнью. Сейчас же, когда, придержав Оскара, Вивиан замер перед ней, она осознала, что ни одна лихорадка в мире не может так изменить человека. Форма цвета хаки резко отличалась от ярких мундиров, которые он носил в Лондоне, а шлем отбрасывал тень на его лицо. Он мог показаться незнакомцем, но ее сердце и ее тело знали его как никакого другого мужчину.
Молчание тянулось бесконечно, и он, казалось, был бессилен нарушить его. Но все-таки он заговорил первым.
— Ты по-прежнему считаешь, что никогда не освоишь верховую езду?
— А Оскар по-прежнему может выполнять разные трюки по твоей команде? — ответила она вопросом на вопрос.
Проигнорировав ее слова, Вивиан заметил неожиданно резко:
— Похоже, ты достигла своей цели, избавившись от всех помех?
— У меня еще есть к чему стремиться, — бросила Лейла.
— Думаю, ты получишь все без труда. Что, слава настолько сладка, как ты воображала раньше?
— А что, женитьба так же сладка, как ты считал раньше?
— Уж ты-то должна знать все о прелестях семейной жизни, — если, конечно, тот дикарь не врал, утверждая, что он твой муж.
Невозможно было рассказывать историю простой девушки, продавшейся за тридцать шиллингов, поэтому она нашла спасение в еще одной лжи.
— Как ты сам догадался, это было просто частью моего замысла.
Потемневшие глаза Вивиана сказали ей, что слова затронули по-прежнему кровоточащую рану.
— А потом, когда все другое провалилось, возник Миттельхейтер.
— Франц появился, чтобы дать мне совет, подбодрить меня и рекомендовать мистеру Гилберту на главную роль. Это и стало основой нашей дружбы, — сказала она тихо. — Именно ему я обязана своим успехом.
— Как же ты забыла мужчин, подобных Саттону Блайзу? Миттельхейтер, возможно, снабдил тебя советами и рекомендациями, но это именно они — весь этот батальон дураков — обеспечивают тебе дорогую жизнь ведущей актрисы. — Он снова окинул ее взглядом с ног до головы. — Думаю, что сейчас ты позволяешь мужчинам одевать тебя.
— Вивиан, пожалуйста, остановись, — умоляла она, не в силах ни выносить дальше подобный разговор, ни уйти.
— Прими совет человека, который имеет достаточный опыт в подобных делах, — безжалостно продолжил ее собеседник. — Не стоит ценить себя слишком высоко. Я бы сказал, Что подаренный Блайзом камень — достаточная плата за несколько часов в твоих объятиях.
Ее самообладание ей изменило. Все, что она сейчас хотела, — это ранить его так же глубоко, как он ранил ее.
— Ты заплатил слишком высокую цену за пару часов в объятиях Джулии, и окружающие не могут не догадываться об этом. Можно было заранее сказать, что она не удовлетворится ничем меньшим, чем полная власть над твоим телом и душой. Она разрушает тебя, Вивиан.
— Другая девушка потребовала от меня большего, чем Джулия. И это она меня уничтожила.
Не в состоянии пошевелиться или сказать хоть слово, Лейла стояла, наблюдая, как Вивиан тронул поводья и поскакал прочь. Вскоре он был лишь маленькой фигуркой вдалеке, контуры которой размывали поднимавшиеся с земли потоки горячего воздуха.
Мужчина, который признался, что все еще любит ее… Пребывание в одном городе с ним уже не казалось невыносимым. Но вдруг Лейла с ужасом поняла, что его жизнь, весьма вероятно, будет отдана, как и жизни большинства солдат, во имя защиты Кимберли.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
К середине ноября все уже в полной мере прочувствовали суровые последствия нахождения в осажденном городе. Не имея достаточно сил, чтобы осуществить прорыв блокады, полковник Кекевич мог действовать лишь по двум направлениям. Проводя регулярные вылазки на прилегающую к городу территорию, он заставлял буров концентрировать силы вокруг Кимберли и не двигаться к стратегически важному району реки Моддер. Посылая на врага кавалерию, поддерживаемую стрелками на бронированном поезде, он надеялся предотвратить продвижение буров на позиции, слишком близко расположенные к городу. Но если с первым Кекевич преуспел, то удержать противника вдали от города ему не удалось.
Предложив женщинам и детям покинуть Кимберли в течение сорока восьми часов, что англичане проигнорировали, и потребовав за этим сдачи города, что также осталось без ответа, командир буров Весселс начал обстрел. Первые несколько дней царила паника, вызванная постоянными выстрелами пушек, звуками разрывающихся снарядов, запахом пороха, наполнившим улицы. Война и возможность умереть стали реальностью.
Скоро, однако, все поняли, что снаряды сделаны очень плохо, и обстрел, скорее, является для буров способом приятно провести время, не исключая возможности немного подзаработать. Многие снаряды не взрывались, а те, что взрывались, почти не причиняли вреда. Вскоре ежедневный обстрел стал чем-то вроде рутины. На отвалы шахт поместили наблюдателей с флагами, которые должны были давать сигналы, заметив клубы дыма орудий буров. Обыватели, увидев поднявшиеся флаги, спешили в укрытие на несколько минут, пока снаряд со свистом пронзал воздух. И после глухого разрыва, означавшего его приземление, торопились к месту падения, спеша растащить осколки на сувениры, которые на местном рынке стоили не менее пяти фунтов.
Обычным зрелищем стали стайки ребятишек, носящихся по городу во время обстрела, невзирая на опасность. На предупреждения Кекевича никто не обращал внимания.
Но бомбежки увеличили напряжение в городе. Цены на продовольствие стали регулироваться указами военных, что сорвало планы торговцев, начавших быстро обогащаться в первые дни осады. Ограничили также выдачу мяса и муки в одни руки, пытаясь помешать богачам скупать их в больших количества. Конечно, это нельзя было назвать в полной мере нормированием еды, но правила вводились с прицелом на грядущие трудности. Свист пуль и разрывы снарядов каждый день, невозможность выйти из дома ночью во время комендантского часа и отсутствие новостей извне (так как буры перерезали телеграфные линии) скоро превратило людей в раздраженные и постоянно жалующиеся существа. А те новости, которые достигали Кимберли через прорывавшихся гонцов, были неутешительными.
