АНДРЕЙ ВАЛЕРЬЕВ - ФОРПОСТ – 4

– Мамочка!

Ноги у Оли подкосились.

'Он настоящий Иван. Он ВЕРНУЛСЯ?!'

Женщина сидела на тропинке и невидяще смотрела, как темнеют сосны на противоположном склоне горы. Как исчезает яркая оранжевая полоса света и наползает снизу синяя тень. Из ступора её вывело интеллигентное покашливание.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Оля вздрогнула и подняла глаза. Прямо перед ней, на тропинке, стоял долговязый худой мужчина с копьём на плече и свежим багровым рубцом через всё лицо.

Они узнали друг друга сразу. Шестнадцать лет для этих людей и пять лет для Ивана, что прошли со времени их похода на 'Мечте' не имели никакого значения. Игорь Ермолаев, Виталий Николаевич, бывшие палубные, Пётр и Дмитрий, Настя и её муж Михаил сидели и спокойно смотрели на воскреснувшего человека, который столько сделал для них. И чью память они так и не предали. Рыдания Насти и скупые слёзы мужчин были уже позади. Маляренко сидел в глинобитной хижине, которую он постеснялся бы назвать домом, и ему было хорошо. Спокойнее, уютнее, чем в его собственном лодочном сарае.

– Дом, ребята, это не стены. Это люди, которые тебя окружают. Вот так.

В главную и единственную комнату дома Игоря двое неизвестных Ване мужчин, пытхя, затащили большущий стол.

– Дядя Ваня, – здоровенный мужик, утёр пот и протянул ладонь, – вы меня не помните? Я – Егор. Из Новограда. Мы с вами…

– Помню, в госпитале вместе лежали. Ты здесь как?

– Да меня Виталий Николаевич у Алексеева выкупил. Меня и Женьку.

Второй мужчина, с широченными могучими плечами борца-вольника, осторожно пожал руку немолодого человека, о котором столько слышал и прогудел.

– Евгений Игоревич, очень приятно.

Не успел Ваня подивиться тому, что сорокалетние мужики называют его 'дядей Ваней', как в комнату вошли женщины.

– Надя? Вика?

Бывшая канадская стюардесса, жена Виталия, была всё так же стройна и изящна. А племяшка…

Вика бросила узелок на стол.

– Папа!

Маляренко сглотнул комок в горле и обнял приёмную дочь.

– Папа, я знала что ты вернёшься.

'Дом там, где тебя любят и ждут…'

– Игорь, Николаич, – Маляренко обвёл глазами собравшихся людей, – как же я рад вас всех видеть!

– … да ладно, Иван Андреевич, – Ермолаев наполнил стаканы снова, – пусть подавятся, выпьем! За вас! За Ивана Адреевича!

Комната немедленно отозвалась дружным рёвом.

– Уррра!

– За Вас!

– Пьём!

Люди так искренне радовались, что Маляренко на секунду 'выключил' мозг, выдул залпом стакан самогона, встал и двинул речь, суть которой сводилась к одному.

Как он счастлив, что 'вы, дорогие мои человеки, есть на этом свете'!

С улицы ароматно пахло дымом и готовящимся мясом. В животе у Вани громко заурчало, Ермолаев поднял бровь и женщины засуетились в два раза быстрее.

Дорогого гостя кормить! Срочно!

Маляренко сел на лавку и, тщательно скрывая лютую злобу, обвёл взглядом убогие стены глинобитной лачуги.

'Нет, Игорёха, не 'пусть подавятся!', нет. Это, Игорёха, МОИ вещи. МОЯ посылка. И только Я могу решать, кто и что получает…'

У Виталия Николаевича, Игоря и остального экипажа 'Мечты' с новой властью сложилось полное взаимонепонимание. Что тому было причиной – было уже не важно. Яхту у них отобрали, взамен отдав разукомплектованную 'Беду' и определили на поселение в разрушенный рыбацкий посёлок. Затем, когда шёл делёж посылки, Ермолаева окончательно задвинули, за его острый язык и обострённое чувство справедливости.

– Уволили со службы, да, – заплетык у Игорька порядком языкался, – только Франц и, ик, смог пристроиться. Сейчас в слободе живёт, да лекции на механическом факультете читает. Ик!

Семь семей живших здесь промышляли рыбной ловлей, огородами и охотой. Ещё добывали немного соли, но выдержать конкуренцию с соледобытчиками из Керчи было очень тяжело, и объёмы продаж всё время падали. Виталик пытался наладить внешнюю торговлю, но был обложен такими пошлинами, что от этой затеи пришлось отказаться. Губернатор и его окружение давило со всех сторон.

– Закупные?

Ермолаев аж протрезвел.

– Батя!

Голос Игоря звенел от обиды.

– Ещё не хватало! Мы хоть и небогато живём, но никто нам не указ, так то вот. Ик! Выпьем?

– Выпьем.

В голове звенело.

'Мои люди. Мои…'

Бывшие Кольцовские борцы внесли в комнату вертел с кабанчиком, отчего помещение наполнилось шкворчанием, ароматом и дымом. Рот у Вани наполнился слюной.

– Давай, под горяченькое! А?

Виталик уловил ту самую яростную бесшабашность шефа, которая, как вспоминал боцман, частенько затопляла ему мозги и радостно оскалился.

– Да, ШЕФ. Давай выпьем!

– За НАС!

– ДА!

– А!

Перед носом Ивана оказался кусок мяса, в который он немедленно впился зубами.

'Аххх! Хорошо! Да,…ули ты смотришь? Наливай!'

Зубы перемалывали мясо, по подбородку тёк жир и пролитый самогон.

– Наливай. Наливай. Нали…

'Ёханый помпей! Как же у меня болит голова!'

Маляренко продрал один глаз…

'Нет'

… и со стоном его закрыл. Болело всё. Всё тело ломило, словно он всю ночь таскал камни. Или копал землю.

Аааааа.

Почему-то сильно болело в паху. Маляренко снова продрал один глаз.

'Я голый. Бля'

Над ухом раздалось.

– Пить хочешь?

В губы ткнулся стакан с холодной водой.

'Аххх. Хорошооо!'

Маляренко вырубился.

Лучик солнца давно уже разбудил Маляренко, но Ваня не торопился открывать глаза. Было так здорово лежать на охапке запашистой травы, чувствуя, как травинки покалывают голую спину. Голова не болела, а тело охватила приятная истома. Мысли текли медленно и все, как одна, сплошь приятные.

Сначала Ваня вспомнил, как он пил с друзьями. Потом как он ел. Потом… снова пил, братался, клялся и бил себя в грудь. Как в ответ пьяно клялись ему. Вспомнилось восхитительное чувство доверия, защищённости и единения.

'Ну и пусть, что через самогон…'

Потом…

'Эге…'

… потом припомнилась Оля. Ненасытная, страстная. Припомнилось ЧТО они вытворяли этой ночью.

Маляренко крепче сжал веки и покраснел.

'И вот так и так и, даже, вот эдак!'

Такого он не вытворял со студенческих времён! Становилось понятно, отчего и почему у него так болело всё тело.

А потом Иван припомнил РАЗГОВОР. Он открыл глаза. Рядом, безмятежно разметав в стороны руки и ноги, лежала Оля. И улыбалась.

– Я не сплю, Маляренко. Я уже давно не сплю. Мне так хорошо ещё никогда не было. Спасибо тебе. За всё. И за ночь. И за надежду.

Маляренко абсолютно точно вспомнил названную им цену. Дом. Муж – тот самый лось, который сейчас сидел на цепи у Шабельского. Врачебное сопровождение беременности и родов. Наблюдение за новорожденным. И никакого моря. Никаких лодок.