Виктория Холт - Кирклендские забавы
Дело происходило на пустоши и, обращаясь ко мне, Габриель нервно запускал руку в траву и выдергивал ее целыми пучками.
– Интересно, как бы вам понравился наш дом, – проговорил.
– Уверена, что очень понравился бы. Он ведь старый? Обожаю старые дома.
Он кивнул, и его взгляд опять стал отстраненным.
– Кирклендские Забавы, – пробормотала я. – Чудесное название. Наверное, люди, которые его придумали, хотели чтобы в доме всегда было весело.
Габриель издал мрачный смешок, на минуту повисла тишина, потом он заговорил – так, словно декламировал наизусть.
– Дом был построен в середине шестнадцатого века. Когда кирклендское аббатство прекратило существование, принадлежавшая ему земля досталась моим предкам. Из камней аббатства и был возведен дом. А поскольку он предназначался для утех и развлечений – подозреваю, что мои предки были людьми весьма жизнерадостными, – то его назвали Кирклендские Забавы, по контрасту с Кирклендским аббатством.
– Так ваш дом сложен из камней древнего аббатства!
– Именно так. И тем не менее от аббатства тоже немало сохранилось. С моего балкона видны замшелые серые арки. При определенном освещении можно даже вообразить что это не просто развалины… впрочем, в это и впрямь трудно поверить. Так и кажется, что среди камней скользят монахи в рясах.
– Должно быть, это очень красиво!
– Да, в этом есть очарование, как и во всякой древности, вообразите: камни дома, построенного всего триста лет назад, помнят еще двенадцатый век! Естественно, это впечатляет. Впрочем, вы сами убедитесь, когда…
Он осекся, и на его губах заиграла улыбка. Я, не умея долго ходить вокруг да около, прямо осведомилась:
– Вы хотите сказать, что я увижу ваш дом? Его улыбка стала еще шире.
– Вы же принимали меня в вашем доме – теперь я хочу принять вас в своем. – И вдруг выпалил: – Мисс Кордер мне скоро придется вернуться домой.
– А вам этого не хочется, мистер Роквелл?
– Мы ведь с вами друзья, – по крайней мере, мне так кажется.
– Мы знакомы всего три недели, – напомнила я.
– Да, но наше знакомство произошло при исключительных обстоятельствах. Пожалуйста, называйте меня Габриель.
После некоторого замешательства я рассмеялась.
– Что имя! – сказала я. – Наша дружба не изменится от того, стану ли я звать вас по имени или по фамилии. Так что ты хотел мне сказать, Габриель?
– Кэтрин... – произнес он почти шепотом, оперевшись на локоть и взглянув на меня. – Ты права, мне не хочется уезжать.
Я не ответила на его взгляд, опасаясь, что мой следующий вопрос неприличен, но не в силах удержаться и не задать его.
– Почему ты боишься возвращаться домой? – спросила я. Он отвернулся.
– Боюсь? – Его голос прозвучал сдавленно. – Кто сказал, что я боюсь?
– Значит, мне показалось.
После минутного молчания он произнес:
– Как бы я хотел показать тебе «Забавы»... и аббатство... Как бы я хотел…
– Расскажи мне о них, – потребовала я и добавила: – Если хочешь. Только если ты сам хочешь.
– Я хочу сказать тебе о другом, Кэтрин.
– Так говори же.
– Эти три недели были самыми счастливыми в моей жизни – благодаря тебе. И причина моего нежелания уезжать – тоже ты.
– Возможно, мы еще встретимся. Габриель снова повернулся ко мне.
– Когда? – почти яростно спросил он.
– Ну, когда-нибудь…
– Когда-нибудь! Откуда нам знать, сколько мы еще проживем?
– Как странно ты говоришь... будто знаешь, что мы... или один из нас... умрет завтра.
Его лицо вспыхнуло, глаза ярко блеснули.
– Кто знает, когда ему суждено умереть?
– Как мрачно это звучит! Но мне всего девятнадцать лет, тебе, как ты утверждаешь, – двадцать три. В нашем возрасте люди не думают о смерти!
– Некоторые думают. Кэтрин, ты выйдешь за меня замуж? У меня был такой ошеломленный вид, что Габриель со смехом сказал:
– Ты смотришь на меня, как на сумасшедшего. Разве мое предложение прозвучало так дико?
– Но я не могу принять его всерьез.
– Постарайся, Кэтрин, – я сделал его со всей возможной серьезностью.
– Разве можно говорить о женитьбе после такого короткого знакомства?
– Не такого уж короткого. Мы виделись каждый день, я знаю, что ты – девушка моей мечты, и мне этого достаточно.
Я молчала. Что бы там ни воображала Фанни, я и не думала о возможности брака с Габриелем. Мы стали близкими друзьями, и его отъезд, конечно, расстроит меня, но выйти за него замуж. Габриель пробуждает во мне любопытство, он не похож ни на кого из моих знакомых, окутывающий его ореол таинственности придает ему особую привлекательность, – но до этой минуты он был для меня всего лишь человеком, которого судьба послала мне навстречу в нужный момент, не более. Я почти ничего о нем не знаю, не знакома с его родными. Более того, при одном упоминании о его доме или семье Габриель каждый раз уходил от разговора и замыкался в себе, словно оберегая секреты, которыми не собирался со мной делиться. Вот почему я была так изумлена, услышав из его уст предложение руки и сердца.
Однако он настаивал:
– Так каков же твой ответ, Кэтрин?
– Мой ответ – нет, Габриель. Мы слишком мало знаем друг о друге.
– Ты хочешь сказать, что мало знаешь обо мне?
– Можешь понимать и так.
– А что ты хочешь обо мне узнать? Мы оба любим лошадей и собак, нам хорошо вместе, с тобой я весел и счастлив. Чего ж еще? Разве этого не достаточно?
– А с другими... там, дома... ты не счастлив?
– Ни с кем, кроме тебя, мне не бывает так весело и спокойно.
– Боюсь, это шаткая основа для брака.
– Ты просто осторожничаешь, Кэтрин. Тебе кажется, что я слишком скоро заговорил о женитьбе.
Представив, как тоскливо мне будет, если Габриель уедет, я быстро проговорила:
– Вот именно – слишком скоро.
– Зато никто не успел меня опередить. Не отказывай мне, Кэтрин. Подумай о том, как мне этого хочется... и попробуй разделить мое нетерпение.
Я поднялась. Мне больше не хотелось оставаться на пустоши. Габриель не возражал, он проводил меня до деревни, где мы и распрощались.
Подъехав к конюшне, я увидела Пятницу, по обыкновению, дожидавшегося моего возвращения с верховой прогулки.
Терпеливо подождав, пока я передам Ванду конюху, он бросился ко мне, всем своим видом выражая радость. Такое поведение свойственно многим собакам, но у Пятницы оно было особенно трогательным, ибо сочеталось с крайним смирением. Он стоял в сторонке, позволяя мне уделять внимание другим, покорно ожидая своей очереди. Должно быть, воспоминания о былых несчастьях так и не изгладились из памяти бедного Пятницы, поэтому его пылкая привязанность ко мне всегда соединялась с униженной благодарностью.
