Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь
— Барин, мы совершили большую глупость, я только что обнаружил, что у цыган нет полозьев, чтобы заменить ими колеса, а если снег будет и дальше падать, мы не сможем ехать…
Следующие несколько дней беглецы упорно продвигались вперед. Белоснежный покров еще сильнее подчеркивал монотонность пейзажа; под ним скрылись низкорослые деревца, узловатые ползучие кустарники, торфяные болота и цветущие луга, такие прекрасные в летнюю пору. Как и его товарищи, Флорис кутался в старое одеяло. Он отбивался от мириадов мелких ледяных кристалликов, больно обжигавших глаза. Темная туча на горизонте исчезла.
— Если это было войско, — заявил Адриан, — значит, оно должно было спуститься на юг и расположиться лагерем где-нибудь под Омском.
— Ах, барин, да оборонит нас Господь от еще больших опасностей! — Федор был очень встревожен. Он буквально принюхивался к атмосфере. Покинув телегу, он то скакал вперед, то возвращался назад.
Беглецы проделали не менее двухсот верст. Внезапно снег прекратил падать. Воздух посветлел и стал совершенно прозрачным, чистым какой-то необычайно пронзительной чистотой, сверкающей и совершенно нереальной.
— Вперед, нам лучше, не задерживаясь, ехать дальше.
Казалось, все замерло, застыло в пространстве и времени. Адриан что-то крикнул, но Флорис не услышал его. Он взглянул на брата: тот был бледен. Лошади отказывались двигаться дальше. Одна из них, мотая головой и поджимая ноги, опустилась на колени.
«Мы отравились», — подумал Флорис.
Теперь упала лошадь Адриана. Флорис хотел броситься к брату, чтобы помочь ему подняться. Но движения его почему-то были ужасно медленными; он не понимал, что с ним происходит. Он повернулся к Зингаре: она улыбалась, но улыбка ее напоминала улыбку статуи. Хищные птицы прочерчивали в небе замысловатые линии и, словно сраженные молнией, падали на землю, дикие лошади пытались скакать, но скользили по мерзлой земле и падали, не имея сил заржать.
— Федор… Фед… что… происходит? — закричал Флорис, однако голос его был еле слышен.
— Горе нам, барчук, — отвечал Федор, грозя кулаком небу, — это… это мерзлота…
Флорис и Адриан почувствовали, как холод сковал им сердце, и поняли, что сейчас они вместе со своими товарищами умрут в ледяной тюрьме…
27
— Давай же… бей сильнее, хиляк.
— Но они уже приходят в себя.
— Посторонись, отойди… сейчас я тебе покажу, что такое настоящая трепка!
Флорис услышал протяжный звериный вой. Внезапно он понял, что этот звук вырвался из его глотки. Голова его откинулась назад. Сильная рука растирала ему затылок; щеки, уши, нос горели так, словно в них впились тысячи раскаленных иголок. Страшно болели ноги. Все тело горело. Однако он точно знал, что умер. Посреди нескончаемого гула, в его бедной голове зазвучал властный голос. Он исходил с того света.
— Быстро, дай мне кружку водки.
Флорис почувствовал, как ему в рот влили что-то раскаленное. Он проглотил, закашлялся, выплюнул обратно, открыл глаза, но не увидел ничего, коме сновавших взад и вперед теней. Одна тень остановилась и склонилась над ним.
— Парень приходит в сознание.
— Да, и остальные тоже.
— Знаешь, голубчик, это просто чудо; если бы мой авангард нашел вас несколькими минутами позже… черт… вы были бы уже мертвы. В этих краях мерзлота сковывает землю каждые десять лет, и она не прощает непрошеных гостей. Дабы пережить мерзлоту, надо иметь надлежащее снаряжение. В такое время земля промерзает на пятьдесят футов[24], ты только представь себе… Знаешь, меня даже в жар бросило, когда тебя привели ко мне совершенно замерзшего.
В иных обстоятельствах Флорис непременно бы улыбнулся. Но сейчас он был совершенно оглушен. Впрочем, он понимал, что слова эти адресованы именно ему. С трудом усевшись, он тут же получил дружеский хлопок по плечу, способный свалить с ног трех слонов. Это пробудило его. Он заморгал глазами и сквозь туман увидел брата и своих товарищей, которые один за другим со стоном поднимались с мест.
— Адриан… Адриан… — прошептал он, ибо всегда его первой мыслью было удостовериться, что старший брат был рядом и с ним не случилось ничего ужасного.
— Все в порядке, Флорис? — в свою очередь спросил Адриан. В его голосе звучала поистине отеческая забота, ибо он всегда тревожился за своего младшего брата.
— Ах, шельмецы, да вы совсем не изменились, — раздался зычный голос.
Какие-то люди, закутанные в толстые суконные черкески, подбитые каракулем, суетились вокруг беглецов и, исполняя бравые команды своего старшего, носили горячие угли, меха, еду. На боку у них висели короткие, слегка изогнутые боевые сабли. Их заячьи шапки, надвинутые глубоко на лоб, позволяли видеть их свирепые лица. Флорис недоверчиво прошептал:
— Казаки?
Он поднял голову и обнаружил, что находится в просторной палатке, сделанной из оленьих шкур, что объясняло, почему внутри нее сохранялось такое приятное тепло.
— Ну… ты меня узнаешь?.. — снова прогремел голос.
Флорис внимательно разглядывал высокого человека, закутанного в соболью шубу. Склонившись над ним, человек этот смотрел наполовину ласково, наполовину сердито. Его темные синие глаза под кустистыми бровями озаряли его немолодое, однако отнюдь не обремененное годами лицо. Непослушными губами Флорис попытался что-то сказать, к нему вновь внезапно вернулось детство. Все это было невозможно, потому что он знал, что человек, склонившийся к нему, мертв, но, как и прежде, прошептал:
— Да… вы мой крестный, гетман Саратов[25], и вы пришли нас спасти.
— Ах! Сынок… сынок, дай я тебя обниму, я-то тебя сразу узнал, хоть ты и умирал, хотя голова твоя и обрита, а лицо покрыто шрамами. Ах, помнишь, что я тебе когда-то сказал: «Украина никогда не забывает…»
Флорис чуть не задохнулся в объятиях старого великана, отнюдь не напоминавшего мертвеца. Молодой человек возвращался к жизни, но теперь ему суждено было умереть самым глупым образом — задохнуться от избытка чувств друга. Внезапно раздавшийся рев спас Флориса от полной остановки дыхания.
— Ай… Ай… Ай… Алаверды… Алаверды… братья мои… О, братья мои!
Федор, понявший наконец, где он находится, олимпийским жестом откинул шкуры, в которые его завернули. Забыв о своих почерневших, обмороженных руках и ногах, он плакал от счастья в объятиях четырех казаков: это были сыновья его двоюродных братьев. Но на Украине — как в Бретани, а разве там не все немного родственники?
— Федор Тартаковский, ты настоящий казак, верный своему слову, ты честно исполнил мое поручение. Все эти годы ты хорошо присматривал за моим крестником. Подойди, я благословлю тебя, — звучно произнес Саратов.
