Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
Рядом с ним Жан, герцог Бретонский, со своей квадратной фигурой — как говорится, «что вдоль, что поперек», — выглядел мужиковатым, несмотря на свой роскошный, подбитый белым горностаем костюм и проницательное выражение лица. Но самым интересным из них был, без сомнения, третий. Тоже коренастый, но атлетически сложенный и выше среднего роста, он был как будто специально создан для доспехов. Золотая шапка коротко стриженных волос обрамляла его страшно изуродованное, иссеченное свежими шрамами лицо, раскроенное надвое ужасной глубокой раной. Но его живые, глубоко посаженные глаза были по-детски ясными и ярко — голубыми, а когда на этом изуродованном лице играла улыбка, оно становилось странно притягательным.
Артуру Бретонскому, графу де Ришмон, едва исполнилось тридцать лет. История ужасного дня битвы при Азенкуре была отмечена каждым шрамом на его лице. Еще месяц назад он томился в темницах одной из лондонских тюрем Но он был не только храбрым воином, но и добрым, душевным человеком, в котором инстинктивно чувствовался верный и преданный друг. Де Ришмон был братом герцога Бретонского и согласился быть зятем англичанина, во-первых, потому, что влюбился в Маргариту Гиэньскую, а во-вторых, потому, что этот брак входил в политические планы его брата, в ту пору сторонника Бургундии.
Катрин поймала себя на том, что с большим интересом рассматривает бретонского принца. Он был одним из тех верных и стойких в своих привязанностях людей, с которыми хочется дружить. Однако на английского герцога с его многочисленной свитой она почти на обратила внимания. После многих приветствий и объятий три герцога заняли свои места на возвышении, и труппа танцоров, одетых в причудливые красные с золотом костюмы, схожие с одеждой сарацинов, выступила вперед и исполнила, грозно размахивая ятаганами и копьями, воинственный танец. Тем временем слуги разносили кубки с вином и засахаренные фрукты, которые до банкета должны были приглушить голод гостей.
Представление и гости не очень интересовали Катрин. Она устала и чувствовала тупую боль во лбу, в том месте, где был подвешен алмаз, как будто он впивался в ее плоть. Она надеялась, что сможет уйти, как только прибудут принцессы, что должно было вот-вот произойти… герцог посматривал на нее с высоты трона во все время разговора С герцогом Бедфордским, но эти знаки внимания скорее досаждали, чем льстили ей. Она была смущена и множеством других взглядов, то мимолетных, то пристальных, направленных на нее.
Звук фанфар возвестил о прибытии принцесс. Они вышли вместе, одетые в одинаковые платья из серебряной парчи, длинные шлейфы которых несли маленькие пажи в голубом бархате и белом атласе. За ними, с красным лицом и лучась довольством, шествовала госпожа Эрменгарда. Хранительница гердероба оглядела все собрание с королевским величием. Затем ее взгляд упал на Катрин, и заговорщическая улыбка промелькнула на ее лице. Катрин ответила ей такой же улыбкой. Из всей программы на подобных торжествах Эрменгарду больше всего привлекал парадный обед, и Катрин догадывалась, что она, как огромная кошка, мысленно уже облизывалась и смаковала предстоящее пиршество.
Как только герцог представил сестер их будущим мужьям, мажордом выступил вперед, чтобы руководить шествием гостей в пиршественный зал. Но едва он приступил к делу, как внезапно в дверях появился герольд, громко протрубил сигнал и провозгласил голосом, разнесшимся по всему залу:
— Неизвестный рыцарь, не пожелавший назвать своего имени, требует немедленной аудиенции у вашей светлости.
Жужжание разговоров смолкло. Наступила тишина. Раздался голос Филиппа Доброго:
— Чего хочет этот рыцарь? И почему он ищет встречи со мной в разгар пира?
— Я не знаю, монсеньор. Но он настаивает на разговоре с вами, и именно здесь, на этом празднестве. Он дал слово чести, что он — благородного происхождения и достоин внимания вашей светлости.
Просьба была дерзкой, чтобы не сказать больше, и выходила за рамки правил, но герцог был неравнодушен к прелести новизны. Это неожиданное нарушение распорядка… Наверняка оно окажется какой-то шутливой выходкой, задуманной одним из его высокопоставленных вассалов как дополнение к вечерним развлечениям. И этот отказ назвать свое имя еще больше усиливал впечатление. Филипп поднял руку и с улыбкой приказал:
— Пусть этот таинственный рыцарь тотчас же предстанет перед нами… Мы бьемся об заклад, что это — какая-то веселая выходка, придуманная одним из наших подданных, и что мы и дамы можем ожидать приятный сюрприз. Восхищенный ропот приветствовал это распоряжение. Прибытие неизвестного рыцаря возбудило массу оживленных догадок. Гости предвкушали появление какого-нибудь великолепного персонажа, наряженного, может быть, в роскошный костюм паладина прошлых времен, который продекламирует стихи в честь дамы сердца или обратится к герцогу с изысканным комплиментом… Но когда, наконец, таинственный рыцарь появился, радостное оживление в зале мгновенно стихло.
Он был облачен с головы до ног в траурно-черные доспехи и, стоя в дверях зала, казался статуей, изображающей рок. Все на нем, от плюмажа, колыхавшегося на шлеме при малейшем движении, до оружия, которое, несомненно, было боевым, а не тем парадным, что обычно носили
рыцари на торжественных приемах, — все было черного цвета. Зловещая фигура с опущенным забралом некоторое время стояла неподвижно: рыцарь молча оглядывал блестящее собрание.. Затем он вручил свой тяжелый меч одному из стражников и среди смятенного молчания медленно направился к возвышению, на котором стоял трон герцога. В напряженной тишине его обутые в железо ноги с лязгом ступали по мраморному полу в торжественном ритме похоронного звона. Улыбка исчезла с лица Филиппа, и все затаили дыхание. Черный рыцарь подходил к трону все ближе и ближе, и в его тяжелых, размеренных шагах было что-то наводящее на мысль о неумолимой поступи судьбы. Он остановился у самого подножия трона. Его следующее движение было неожиданным и потрясшим всех.
Сорвав с правой руки железную перчатку, он швырнул ее к ногам Филиппа. Герцог отшатнулся от неожиданности, лицо его стало пепельно-серым. Возмущенный ропот поднялся в толпе.
— Как вы смеете? И кто вы такой? Стража! Снять с него шлем!
— Подождите!
Медленно, размеренно рыцарь поднял руки к шлему, и сердце Катрин вдруг неистово забилось. Ледяная волна ужаса нахлынула на нее, и крик сорвался с ее губ прежде, чем она успела зажать рот руками. Рыцарь снял шлем. Это был Арно де Монсальви.
Он стоял у подножия трона, держа шлем с черным плюмажем левой рукой, выпрямившись во весь рост, и каждая линия его фигуры выражала надменное презрение. Его суровый взор смело встретился со взглядом Филиппа и уже не отрывался от него. Затем рыцарь произнес:
