Эйлин Драйер - Как истинный джентльмен
Диккан склонился к руке матери.
— Не вижу своих сестер. С ними все в порядке?
Ее ноздри раздулись.
— Я оставила их на попечении твоего кузена-герцога в Мурхейвене. Мне известно, что здесь Кэтрин. Я не хочу, чтобы мои дочери виделись с этой распутной женщиной.
Диккан вздернул бровь.
— А Кейт всегда так хорошо о тебе отзывается.
Его мать хмыкнула:
— Не желаю слышать имени этой шлюхи.
— Не будь идиотом! — вклинился в разговор отец. — Мы пришли спасти тебе жизнь.
Диккан не выказал удивления высокопарными словами отца.
— Правда, сэр? И как вы это сделаете?
К его изумлению, отец снова вскочил и начал расхаживать по комнате. Епископ никогда себе этого не позволял. Неужели все настолько серьезно?
— Герцог благородно предложил свою помощь, — сказал он. — Его шхуна будет ждать нас у причала и доставит тебя на Ямайку. Там имеются семейные плантации, за которыми нужно присматривать. Мы решили, что уж с этим-то ты справишься.
— Конечно, — спокойно согласился Диккан, хотя его сердце учащенно забилось, — но вопрос в том, за каким чертом это нужно?
Отец остановился и нахмурился:
— Потому что солдаты скорее всего уже следуют за нами по пятам с ордером на арест. Они нашли записку, Диккан, хотя я не понимаю, как ты мог так небрежно оставить ее? Но теперь она у них, и это неоспоримое доказательство.
Диккан подался вперед и скрестил ноги.
— Доказательство чего?
— Проклятие, сэр, как вы можете быть таким легкомысленным?
— Несомненно, это мой порок. Но я по-прежнему в недоумении. Какая именно записка уличает меня?
— Та, в которой ты приказал слуге убить свою жену.
Грейс слышала голоса. Но она не могла ответить, у нее едва оставались силы, чтобы дышать.
— Как такое могло случиться? — прошептала Оливия. — Он твой кузен. Ты должна знать, правда ли это.
— Конечно, нет! — ответила Кейт. — Как ты могла об этом подумать после всех этих дней? И если бы эти негодяи, которые называют себя его родителями, могли рассуждать, они бы тоже это поняли. — Она с отвращением фыркнула.
Что происходит? Снова какие-то неприятности? У Грейс не было сил думать об этом.
«Учись разгадывать загадки, — мысленно услышала она слова отца и увидела, как на его лице появляется ухмылка, как перед предстоящим сражением. — Используй свои мозги. Думай!»
Но на это требовалось слишком много сил, а она устала. И все же ее не оставляло ощущение, что ей известно что-то очень важное.
Именно эта мысль заставила ее пробудиться. Она открыла глаза и увидела, что вся комната залита золотистым полуденным светом, почувствовала запах свежескошенной травы, услышала голоса в доме. Она долго лежала не двигаясь, собираясь с мыслями. Грейс чувствовала себя совершенно разбитой, а голова наотрез отказывалась соображать. Зато желудок наконец успокоился, и на смену спазмам пришла ноющая боль.
Оглядывая прелестную весеннюю комнату, она с удивлением обнаружила, что находится в ней одна. Разве она не слышала только что, как спорили ее друзья? Она повернулась и увидела лужайки за окнами, зеленые поля, окаймленные деревьями, чуть тронутыми золотым солнечным светом.
И вновь ее кольнула какая-то мысль, странным образом имевшая отношение к лужайкам. Как странно. Последнее, что она отчетливо помнила, было нависшее над ней хмурое небо. Собирался дождь. Сейчас за окном ничего не происходило: над деревьями расстилалась безоблачная голубизна. Интересно, был ли вообще дождь? Был ли шторм? Разверзлись небеса, и земля сотрясалась от грома? И почему мысль о затянутом тучами небе вызывала в ней такое нетерпение и беспокойство? Что скрывала ее память?
Конечно, Грейс знала о ребенке. Боль от утраченной надежды не оставляла ее. Теперь ей никогда не стать матерью. Диккан больше не допустит подобной оплошности.
— Грейс? — услышала она голос и увидела в дверях Кейт. — Ты на этот раз не заснешь?
— А я разве спала?
Кейт подошла ближе.
— Засыпала время от времени. Тебе было очень плохо.
Грейс потерла лоб — голова по-прежнему болела.
— Да, припоминаю. Мышьяк?
— Тебе уже лучше, — ответила Кейт, садясь рядом. — Прошло пять дней.
— Свадьба!
— Ее отложили на несколько дней.
— Мне так жаль…
Кейт отмахнулась:
— Не говори глупостей, Грейс. Ты стольких людей в своей жизни поставила на ноги и имеешь полное право провести в постели несколько дней. Хотя я бы предпочла, чтобы в следующий раз ты ложилась в кровать лишь для того, чтобы получать удовольствие. Эта история с отравлением переполошила весь дом. У меня появилась морщинка. — Дерзко ухмыльнувшись, Кейт помогла Грейс сесть. — Но я не покажу тебе, где именно. Как насчет вкусной овсяной каши?
Грейс застонала. Спросить ли ей про Диккана? Остался ли он на свадьбу или сбежал к Мине? Осмелится ли она признаться, насколько важно было для нее мечтать о том, что он держит ее в объятиях, утешая?
— Кажется, я слышала, как вы говорили про Диккана, — сказала она.
Продолжая взбивать подушки у нее под головой, Кейт отвела глаза.
— Не стоит о нем беспокоиться.
Грейс нахмурилась:
— Почему же? Что случилось?
— Случилось то, что ты не ела пять дней, и если ты появишься на свадьбе у Оливии в таком виде, все решат, что пришли на поминки. Что тебе принести?
Грейс слабо улыбнулась:
— А коньяк у тебя с собой?
И Кейт улыбнулась в ответ:
— А как же!
Она сунула руку в карман и вытащила блестящую гравированную серебряную фляжку. Руки Грейс дрожали, но она с удовольствием сделала глоток и удовлетворенно вздохнула, когда коньяк обжег ей желудок.
— Если я чему-то и научилась в армии, так это тому, что нет такой неприятности, которую не мог бы исправить глоток коньяка.
Кейт улыбнулась:
— И я полностью поддерживаю эту традицию. А теперь как насчет ванны и чистого белья?
Грейс собиралась было согласиться, когда ее внимание привлекла фляжка. Она как раз закручивала пробку, когда раздался странный щелчок и одна из граней отделилась.
— О нет! — вскрикнула Грейс, пытаясь собрать части фляжки вместе. — Кажется, я ее сломала.
Кейт рассмеялась.
— Разве я никогда не показывала тебе этот секрет? — спросила она, беря фляжку в руки и отсоединяя заднюю стенку.
Фляжка не сломалась: ее футляр был скреплен шарнирами, внутри которых и скрывался секрет. Овальная миниатюра из слоновой кости. Это был изысканный портрет прекрасной молодой белокурой женщины с томными глазами в довольно откровенном платье с выгравированной подписью «Разве первый плод не сладок, любовь моя?».
