Жюльетта Бенцони - Графиня тьмы
— Идемте, мадам! — прошептал он, протягивая руку.
Из темной глубины кареты отделилась тень, закутанная в черное с головы до ног. Шарр взял ее на руки, перенес на гравий и быстро прикрыл дверцу кареты. Затем, взяв «тень» за руку, он совершенно бесшумно (ну какой же шум может произвести тень?) направился к неказистому домику, расположенному неподалеку. Они будут ждать там около часа…
Тем временем в доме Ребера одно происшествие чуть было не испортило все дело. Следом за хозяйкой в малую полутемную гостиную принесли ее собачку Коко. Принцессе предложили перекусить, но она, плача, решительно отказалась. Принц Гаврский, увидя собаку, заметил, что она уродлива.
— Я знаю, — прошептала мадам, — но это собака брата, и я ее люблю.
Она наклонилась, чтобы взять ее на руки, но Коко начал безудержно лаять и с визгом вылетел из комнаты. Оказавшись на улице, песик бросился к карете, обнюхал ее, а потом исчез в сумерках. Никто не отправился на его поиски. А собака тем временем подбежала к неказистому домику и, скуля, заскреблась в его дверь. Дверь отворилась, и Коко встретили ласковые руки.
Через некоторое время подъехала карета, предназначенная принцем Гаврским для принцессы. Она села в нее вместе с мадам де Суси, распрощавшись, рыдая, с теми, кто вынужден был остаться. Принц Гаврский составил им компанию, и тяжелый экипаж пустился в путь, сопровождаемый шестью повозками свиты. Ворота Базеля открылись, чтобы мадам смогла по мосту пересечь Рейн и выехать на дорогу к Рейнфельдену… и к Вене, где вскоре ее буквально запрут в Хофбурге[76] и будут содержать в тайне.
К дому Ребера направились две фигуры: одна из них та самая «тень», а вторая — мужчина с собачкой на руках. Отворив ворота, они подошли к зданию и поднялись по ступеням лестницы, не встретив на своем пути ни одной живой души.
Дом был абсолютно пуст, в нем нет никого, кроме… Лауры, которая при виде «тени» присела в глубоком реверансе:
— Я здесь, мадам! Вся к услугам Вашего Королевского Высочества и навсегда, если мадам того пожелает…
Отбросив мокрую отяжелевшую накидку, Мария-Терезия бросилась в ее объятия. Она не произнесла ни звука, но из горла ее вырвался вздох облегчения, похожий на всхлип. На часах было десять вечера.
Прошел еще час, и новая карета, выведенная Жуаном из загона, в свой черед покатилась по мосту через Рейн, но, вместо того чтобы повернуть на Рейнфельден и Констанц, проследовала южнее, на Ольтен…
Часть III
Замок в Швейцарии. 1799 год
Глава 11
УГРОЗА
Начался сезон сбора винограда, и Лаура обрадовалась, что он хоть на какое-то время прервал монотонное течение дней. В четвертый раз она наблюдала этот традиционный праздник, этот ритуал, веселый, безудержный, но в то же время строгий, с оттенком религиозности, возникшей из уважения к созданию Творца. Праздник благодарности к этой плодородной земле Арговии, которой так гордились ее обитатели, считая ее самой щедрой в мире на урожай. А белое вино Хейдега, не превосходит ли оно, по всеобщему мнению, лучшие рейнские вина? И как же прекрасен пейзаж в мягком свете летнего солнечного дня!
Каждое утро в любую погоду Лаура, открывая утром свое окно на четвертом этаже замка, искренне восхищалась природой этого края. Само строение было уникальным. Очень высокий, прямоугольной формы, увенчанный коричневой крышей, слегка походившей на донжон с россыпью окон, замок возвышался над старинной окружной стеной. Внутри стен располагались просторный двор, часовня, ферма, пресс для винограда, амбары, конюшни, коровник, и от этого весь комплекс походил на огромную несушку на насесте. Это сооружение располагалось на самой вершине холма, увенчанного цветущими садами и увитого виноградом. К садам вели лестницы, а единственная крутая дорожка упиралась в крепостные ворота.
Лаура любила нежную долину, голубое озеро, чьи воды подбирались к селению Гельфинген у подножия Хейдега. Несмотря на повсеместное победное наступление французских войск, превративших Швейцарию в Гельветскую Республику, все здесь дышало миром, все, казалось, существовало вечно…
Как и сама Лаура, юная затворница Тампля тоже нашла здесь покой и благотворный отдых, что пришлось очень кстати после длительных волнений и тревог. Но, главное, на заре чудного июньского дня здесь родилась Элизабет и наполнила существование женщин особенным светом. Первая улыбка белокурого ангелочка, так редко плакавшего и гулившего целыми днями в своей колыбельке, отодвинула в тень страшные дни прошлого.
В тень, но не в забвение. Каждая бережно хранила свою сердечную тайну, и принцесса, звавшаяся сейчас Софией Ботта, так и не раскрыла секрет зачатия своей дочери. Но и Лаура никогда не рассказывала о Жане де Батце, воспоминания о котором терзали ее по-прежнему.
И все же, когда ребенок мирно посапывал в колыбельке, Лауре часто виделась ночь в Базеле, где она, последовав за Марией-Терезией, так круто изменила свою жизнь. Ей все еще чудился запах дождя, мокрой земли и виделись закутанные в толстые черные накидки силуэты в масках, покидавшие дом Ребера в карете со спущенными кожаными шторками, которой правил Филипп Шарр, а рядом с ним сидел Жуан. Они понеслись в ночь галопом всей четверки лошадей, и трое пассажирок (Бина сидела впереди, сжимая в пальцах четки) замерли от страха перед этим броском в неизвестность. До самого утра никто не проронил ни слова. Лаура только сжимала, пытаясь согреть, ледяные пальцы своей подопечной, пока еще не оправившейся от сильного потрясения. Все это было похоже на настоящее театральное представление, целью которого было укрыть ее от глаз толпы и избавить от позора, когда ее положение стало бы очевидным для всех.
Они не замечали ни дороги, ни смены лошадей, и только помнились короткие остановки, глухие дворы, низкие своды комнат. Они не останавливались в гостиницах, а только в частных домах, но все же могли там освежиться, перекусить и хотя бы немного отдохнуть. В этих странных местах не было ни слуг, ни лакеев. Исключение составляли лишь Шарр и Жуан. Время как будто растянулось, и каждый новый день как две капли воды походил на предыдущий: ведь путь был нелегким, и по зимним дорогам быстро не проедешь, так что порой не выходило и лье за целый час. До определенного места ехали по два дня. Все три женщины были крайне утомлены, особенно Мария-Терезия. Сойдя в очередной раз с кареты, она увидела, как в свете ручных фонарей открываются перед ней толстые средневековые дубовые ворота с железными накладками. Вверху, над ярко раскрашенными гербами и даже еще выше, насколько хватало глаз, возвышалось грозное сооружение с неясными контурами. В ужасе она отшатнулась:
