Перстенёк с бирюзой - Лариса Шубникова
– Вадим… – Настасья глаза распахнула широко, ручки к груди прижала. – Ужель ошиблась я? Вадим…
– Вот тебе и Вадим, – Норов подобрался ближе к девушке. – Это слыхала, нет ли?
– Вадим…
– Что Вадим? Сбежала, меня наказала и себя до горки, – выговаривал. – Еще и поколотила, – сделал скорбное лицо.
– Поколотила? – доверчивая боярышня двинулась ближе. – Да как же…
– Так же, – и снова малый шажок к Насте. – По груди меня стучала кулаком, теперь синий весь не иначе. – притворялся, улыбку в усах прятал.
– Вадимушка, хороший мой, прости, – Настя подскочила к Норову, принялась гладить по щекам, по груди. – Где больно?
– Везде больно, – подставлял голову под ее ласковые ладошки, едва котом не мурчал. – И тут больно. Здесь совсем больно, – обнял Настасью крепко. – Станешь так льнуть ко мне, хоть всякий день колоти.
– Вадим, впору меня колотить, – вздыхала, прижималась, будто опоры искала в Норове. – Одни беды приношу. Никчемная, глупая, – подняла личико и взглянула на боярина. – Почему не укоришь? Почему не спросишь с меня за дурость?
– А ты с чего порешила со мной остаться, когда думала, что ходок я?
– Люб очень. Иной раз думаю, что все тебе простить смогу.
– И ты мне, Настёна, люба очень. И я не смогу на тебя зла держать.
– Вадим, – Настя осерьезнела, глядела отчаянно, – правда ли? Других нет?
– Нет других. Веришь? – и сам глядел в глаза бирюзовые, тонул.
– Верю. Очень верю, – обрадовалась, что дитя, улыбнулась светло.
– Настёна, тогда и я спрошу, – Норов обхватил ладонями милое личико боярышни. – Пойдешь за меня? Женой мне станешь?
– Вадим, какая же из меня хозяйка Порубежному? Неразумная, никчемная. Бесприданница, сирота безродная. Кому нужна такая жена? Тебе высоко летать, а я не хочу камнем на шее твоей повиснуть, – голосом дрогнула, но взгляда от Норова не отвела.
– Опять отлуп? – Вадим хохотнул. – Настя, уж в который раз. Видно, не так уговариваю, – высказал и поцеловал кудрявую.
Целовал сладко, ласкал мягкие губы, да ровно до той поры, пока Настасья не вздохнула и не ответила. Вот тут и накатило на Норова. Мозги, уж в который раз за день, вынесло начисто! Вцепился в девушку, а уж потом почуял руки ее теплые на своих плечах.
Что сотворилось, Вадим и не ведал, понял лишь, что подалась к нему Настя, да на ногах не устояла, а он, бесноватый, рухнул вслед за ней в высокую траву. Знал Норов, что творит нелепие, но пойди, удержись, когда любая отвечает жарко, льнет и не вырывается.
– Настя, гони меня, – с трудом оторвался от сладких губ.
– Не могу, – шептала тихо, глядела нежно.
И что ответить? Ничего не сказал, прижался горячими губами к белой ее шее, заметался руками по тонкому стану и высокой груди. И навовсе пропал бы, но вспомнил и о ходоке, и об Алексее, и о Глашке Гуляевской. Чудом унял себя и замер, тукнувшись носом в Настино плечо.
– Настёна, не доводи до греха, венчайся со мной.
Боярышня долго не отвечала, потом обняла Норова за шею и прошептала ему в ухо покаянно:
– Вадим, прости меня. Как могла подумать о тебе дурное? Прости, – поцеловала легонько в губы. – Простишь? Простишь же?
Глава 33
Настя крепко прижимала к себе Норова, целовала торопливо куда придется, все боялась утратить любого, отпустить от себя:
– Вадим, прости… – едва не задыхалась. – Слышишь ли?
– Голос твой слышу, слов не разумею, – Норов отвел от Настиного лица стебель травяной, чуть приподнялся, видно, боялся придавить. – Сердце колотится громко, – склонился, поцеловал в шею, обжёг губами.
Настя уж хотела наново виниться, да смолчала. А как иначе? Сладко же, отрадно, когда любый ласкает. Какие тут речи, какие разговоры? Себя позабыла совсем, счастливилась, дурёха.
– Настя, уйдем отсюда, – Норов собрался встать, а она не пустила, обхватила за шею и к себе потянула.
– Не пойду, – головой мотала, отказывалась. – Не хочу.
– Настя, идем, кому говорю! – Вадим брови свел сердито. – Меня-то пожалей! Мне-то что прикажешь делать? Как мыслишь, скотина я какая, чтобы по кустам хорониться? Не пойдешь, меня потом не виновать! – грозился, но обнимал крепко.
– Зачем себя ругаешь? – покраснела, застыдилась его словами, а потом ткнулась носом в его шею и вздохнула. – Пойдем, Вадим, темнеет.
– Пойдем, – Норов и сам вздохнул тяжело. – И как уйти? Настёна, еще целуй, обнимай крепче…
И ведь не отказала! Целовала так, что едва искры не летели! Неведомо, что бы сотворилось из того пламени, но рядом раздался голос Ульяны – злой и обиженный:
– Не думала, что доживу до такого…
Настя опамятовела не сразу, глядела на тётку, не разумея, откуда она и зачем. Вадим же руки убрал от Настасьи и медленно встал на ноги, потом и ее поднял. Молча вынул из Настасьиных волос травину, смахнул листок с ее летника и повернулся к Ульяне.
За спиной тётки тихо встал Илья, и жёг теперь Норова тяжелым мужицким взглядом, будто к ответу призывал. Настя не сразу и разумела в чем виноват Вадим, да и она сама. Малый миг спустя, все поняла и едва не упала: стыдно стало и страшно. Более всего пугалась Настя глядеть в тёткины глаза и видеть там свой позор.
– Я этому тебя учила? – боярыня говорила тихо. – Губы утри и за мной ступай.
– Ульяна, погоди, – Норов шагнул вперед, укрыл Настю. – Не об том ты подумала.
Ульяна не ответила, вместо
