Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь
Решительно, Россия не хотела их принимать… она все время их отталкивала. Слезы душили его… Выйдя во двор, он бросился на землю и стал ждать рокового сигнала. Адриан сел рядом с ним. Братья наклонились над лужицей с гнилой водой. Кто бы сейчас смог узнать в этих двух кандальниках с худыми изможденными лицами красивых молодых людей, которые еще совсем недавно блистали в салонах Петербурга и покоряли сердца прекрасных дам…
— Шевелитесь, свиньи, — кричал фельдъегерь, — живей, ишь, расселись… Быстрей, быстрей, канальи…
Конвоиры втолкнули их, словно скот, в закрытые возки с окошечками, забранными прочными деревянными решетками. Пятерым товарищам удалось забраться в один фургон и увлечь за собой попа Золотия. Федор удовлетворенно изучал решетки.
— Их нетрудно выломать, барин, — прошептал он.
— Ты прав, вот и они так считают… — ответил Адриан, указывая на солдат, принявшихся опутывать каждый фургон целой сетью толстых цепей.
— Тут и птенец не проскользнет… — тяжко вздохнул Федор.
— Но голодный кондор разбивает засов с помощью бога Фу И, чье змеиное тело… — торжественно начал Ли Кан, поглаживая свою косу, сохраненную им благодаря содействию Федора: казак укрывал маленького китайца, пока всем стригли волосы.
— Эх, старый дурак, — внезапно разозлился Федор, — прекрати поминать своих богов, а то я сам оторву твой бесценный черный шнурок.
— О! Острый Клинок, — со слезами в голосе только и смог произнести Ли Кан… Вот уже почти двадцать лет они жили бок о бок, но еще никогда Федор не оскорблял своего китайского друга…
— Да прекратите вы оба! Нашли время выяснять отношения… — прикрикнул на них Адриан.
Конвоиры хлестнули лошадей, и длинная вереница колымаг заскрипела по равнине в направлении перевала, пересекавшего Уральский хребет. Сначала каторжники были в восторге от того, что им больше не надо тащить тяжелые баржи, однако разочарование наступило очень скоро. В каждый возок, рассчитанный на пятерых, набивали по десять человек. Выходить по нужде никому не разрешалось. Скоро спертый воздух был насквозь пропитан отвратительными миазмами. Неизвестно почему, но в фургоне, где ехали наши друзья, между ними и их соседями быстро возникла неприязнь. Четверо арестантов, объединившись, сначала принялись за Грегуара, как за самого слабого из противников. Один из колодников, здоровенный детина, скорчил недовольную рожу:
— Мне тесно, я хочу вытянуть ноги, пошел-ка ты отсюда, старая каракатица, — и он швырнул свои цепи в бедного Грегуара, взвывшего от боли. Флорис бросился на верзилу: на него повеяло смрадом.
— Грязная скотина, — выругался он.
Бешеная злоба захлестнула Флориса. Он бросился на своего звероподобного противника. Сейчас он жаждал убивать. Враг встретил его градом кулачных ударов. Флорис решил выместить на нем всю свою ненависть: он заломил ему руки за спину и обхватил за шею. Изо рта каторжника вылетали нечленораздельные звуки, глаза вылезли из орбит.
— Сволочь, подонок, — усмехнулся Флорис: ему казалось, что он душит не жалкого каторжника, а Елизавету, Юлию Менгден, Воронцова…
Арестанты шарахнулись в стороны, насколько позволял тесный фургон. Адриан схватил брата за плечи и буквально выдрал у него его жертву.
— Довольно, брат, остановись.
Молодой человек выпрямился и презрительно бросил негодяю:
— Если ты еще вздумаешь задеть его, пришью на месте. — Флорис успешно постигал язык каторжников. Противник буравил его своими маленькими, исполненными злобы глазками и, потирая горло, прохрипел:
— Один из нас скоро подохнет, падла.
За решетками раздался свист кнута.
— Р-разговорчики, сволочи, — заорал конвоир, направляя своего коня к их возку.
Каторжники поворчали, повздыхали, кое-как расселись и затихли. Вскоре от голода они впали в сонное отупение. День прошел без происшествий. С наступлением ночи фургоны остановились — надо было дать отдых лошадям. Солдаты задавали им обильные порции овса. Каторжники протягивали руки, им бросали куски заплесневевшего хлеба. Животные значили гораздо больше, чем люди.
— Выпустите нас на ночь.
Ответом был кнут.
Из-за лени и нерадивости конвоиры предпочитали не выпускать каторжников из их фургонов. Так было проще их охранять…
— Как вы думаете, придут к нам сегодня ночью? — шепотом спросил Флорис, когда их соседи уснули.
— Будем ждать, наблюдать и надеяться, — ответил Адриан. Сегодня они не прикоснулись к отвратительной пище, которую бросали узникам их тюремщики.
— Эй, братишки, давайте-ка лучше спать. Господь милостив, — проворчал Золотий Воротов, — тебе что, легче станет, если ты узнаешь, как зовется твоя радость? И счастье, и несчастье не имеют имени, вот я, например, безвинно осужденный поп…
— Послушай, старый болтун, — взорвался Федор, — мы хотим узнать, кто это решил помочь нам, потому что, представь себе, мы не собираемся вечно сидеть взаперти и дышать рядом с тобой, вонючий козел…
— Довольно, успокойся, Федор, — прошептал Адриан.
— Острый Клинок правильно говорит, — одобрительно закивал головой Ли Кан, — кот, идущий ловить мышей, охотится для себя. — Китаец хотел помириться с украинцем.
Грегуар молитвенно сложил руки. Как обычно, он каждый вечер молился.
Их соседи-каторжники заворочались. Друзья умолкли. Ночь прошла в ожидании, но утомленные столькими волнениями, пятеро товарищей, в конце концов, невольно последовали совету Золотия и заснули — кто стоя, кто на корточках. Внезапно Флорис почувствовал, как кто-то нежно гладит его по лбу. Он открыл глаза. Таинственный посетитель тайком пробрался в фургон и положил на колени юношей новый узелок с едой…
«Что все это значит?» — подумал Флорис, отчаянно вглядываясь в темноту.
Адриан тронул его за плечо:
— Ты что-нибудь заметил, брат?
— Это невозможно, но все же мне показалось, что среди деревьев мелькнул женский силуэт, — мечтательно прошептал Флорис.
24
— Стой, вылезай!
Лошади с трудом поднимались в гору.
— Высаживай этих свиней. До ночи нам надо выбраться из тайги, — заорал фельдъегерь, хлеща кнутом высокую пушистую ель.
Флорис и Адриан с удовольствием вдохнули чистый воздух. Они совершенно отупели в душном фургоне. Партия остановилась. Кони ржали, скользя копытами по мягкому шелковистому мху. Дождь лил вот уже несколько часов, и лес превратился в одно бескрайнее торфяное болото. Солдаты снимали цепи и, злобно ругаясь, открывали возки, выпуская арестантов.
— Что за сволочная дорога!
— Приедем мы когда-нибудь в этот чертов Екатеринбург?
— Тьфу, ни девочек, ни водки!
