Вирджиния Хенли - Брачный приз
Едва они остались одни, Род, по своему обыкновению, насмешливо изогнул бровь:
— Если бы я не знал тебя довольно хорошо, то вообразил бы, что ты счастлива меня видеть.
— Но так и есть! Ты мне очень нужен… — Глаза ее внезапно наполнились слезами.
Род обнял жену и только сейчас, внимательно присмотревшись к ее фигуре, понял все.
— О, дорогая! У тебя будет ребенок! Розамонд, какие чудесные новости! Я никогда не был так счастлив!
Розамонд судорожно вцепилась в его руки.
— Я боюсь! — призналась она. Муж поцеловал ее в лоб.
— Понимаю, милая. Роды — это всегда боль, и женщины обычно страшатся, особенно в первый раз.
Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.
— Роджер, я боюсь не родов! Ради Господа Бога, когда это я не могла вынести боли! Но как подумаю, что могу потерять малыша… Сколько их появляется на свет уже мертвыми и погибает в раннем детстве! — Единственное, что сейчас могло спасти ее от рыданий, был гнев. Она нашла спасение в том, что принялась яростно бить мужа кулачками в грудь. — Это ты во всем виноват! Я не хотела выходить замуж! Не хотела ребенка!
Проглотив ругательство, он сел и притянул ее себе на колени. Роджер всегда знал, что Розамонд боится смерти. Кроме того, ему рассказывали о том, что беременных женщин постоянно одолевают странные фантазии, поэтому постарался как можно осторожнее выбирать слова.
— Розамонд, нам каждый день приходится рисковать, но все же мы живем и наслаждаемся жизнью. Опасаться смерти просто глупо. Если бы я думал о чем-то подобном перед битвой, страх мгновенно сковал бы меня, и тогда первый же бой оказался бы роковым. Я усвоил, что страх может стать твоим союзником, если встретить его лицом к лицу! В твоем теле созревает чудо новой жизни, и я хочу, чтобы ты отбросила все сомнения и радовалась этому! — Его мускулистая рука властно скользнула по ее животу. — Наше дитя будет крепким и здоровым!
Роджер де Лейберн был так силен, так могуч, так непоколебим в своей уверенности, что Розамонд почувствовала, как передается ей его спокойствие. В волнении крутя на пальце обручальное кольцо, она молилась, чтобы муж оказался прав.
Род поднял ее руку и, сняв кольцо, показал надпись: «Роджер — Розамонд».
— Не думай о том, что жизнь имеет начало и конец. Представь кольцо. Оно бесконечное, и буквы наших имен бегут по ободку, соединенные, как мы с тобой. — И, надев ей кольцо, нежно поцеловал.
Розамонд с трепетной улыбкой взглянула на него:
— Постараюсь.
— Не хочешь поехать в Кенилуорт, навестить леди Элеонору и Деми? Расскажешь о ребенке. Они будут так довольны, что вряд ли запретят мне посетить Эдуарда.
Розамонд рассмеялась сквозь слезы:
— Два месяца назад ты украл меня из Кенилуорта и пригрозил, что в следующий раз вытащишь оттуда за волосы. Неужели действительно отвезешь?
Роджер поцелуями осушил ее слезы.
— Я готов на все ради матери моего ребенка.
Он не открыл ей, что ему жизненно необходимо увидеться с Эдуардом.
— А Элеонора? Ей можно поехать с нами?
— Ни в коем случае! Эдуард с меня шкуру сдерет, если я подвергну его любимую жену такой опасности. Мы вступаем на занятую баронами территорию: Элеонору могут взять в заложники и потребовать выкуп или выставить невыполнимые условия. Завтра я посажу ее на барку и отправлю в Лондон. Пусть живет вместе с королевой в соборе Святого Павла.
— А если она откажется? Элеонора не любит королеву.
— Не откажется. Она послушная жена и не помышляет о том, чтобы ослушаться приказа мужа.
— Это намек на мое непокорство, де Лейберн?
Роджер беззаботно улыбнулся:
— Беременность делает тебя особенно проницательной. Кстати, ты уже придумала, как назвать малыша? Мне нравится Эдуард, сильное и благородное имя, — объявил он. И поспешно добавил: — Если, разумеется, родится мальчик.
— Ничего подобного, — отпарировала Розамонд. — Симон ничуть не хуже. — Заметив, как помрачнел муж, утешила: — Но мое любимое имя — Джейсон.
— По мне хорошо любое, — усмехнулся Роджер. — Лишь бы ты была довольна.
Симон де Монфор еще не прибыл из Лондона, и в его отсутствие Элеонора де Монфор и ее брат Ричард восседали рядом за высоким столом в парадном зале Кенилуорта, как подобало их высокому положению. Однако лорд Эдуард предпочел ужинать за дальним столом вместе со своим управителем Роджером де Лейберном. Гарри Олмейн жаждал присоединиться к ним, но по тайному знаку Рода остался на возвышении подле отца. Розамонд сидела за другим столом со своей дорогой подругой Демуазель.
— Розамонд, я так счастлива за тебя! Вот видишь, а у тебя было столько сомнений в отношении этого брака! И посмотри, ты цветешь как роза!
— Еще бы, ведь у меня будет ребенок.
— О, как чудесно! Когда? Ты уверена? На первый взгляд совсем не похоже, что ты беременна, — удивилась Деми, пристально оглядывая подругу. Очевидно, она сгорала от любопытства, как и все незамужние девушки, которым еще предстояло познать таинство брака.
— Уверена, Деми. Моя связь с луной прервалась сразу после свадьбы, а сейчас середина июня. Мне осталось еще около трех с половиной месяцев. Меня тошнило по утрам, а однажды я даже лишилась чувств. Груди налились и очень чувствительны к прикосновениям. — Розамонд вспыхнула, вдруг поняв, что невольно сказала лишнее. — Я никому не сказала об этом, кроме тебя и Роджера.
— Уверена, он уже проговорился Эдуарду. Из разговоров своих братьев я поняла, что мужчины очень гордятся, когда им удается наградить жену ребенком.
А за дальним столом рыцари, погруженные в беседу, не замечали ничего. И говорили о чем угодно, только не о женах и детях.
— Все приграничные бароны тайно поклялись нам в верности: Мортимер, Хей, Монтгомери и Бассингберн. Собираться будем в Тьюксбери, поближе к Херефорду и Вустеру.
— Хамфри де Боун, граф Херефорд, никогда не простит де Монфору того, что тот отнял у него должность верховного судьи. Вустер был королевским городом, теперь же его захватили бароны.
Эдуард с сожалением покачал головой:
— Простой люд на стороне Симона де Монфора: он умеет завоевать их преданность.
— Эдуард, у простых людей нет ни собственности, ни денег. Мы должны перетянуть на свою сторону богатых землевладельцев. В среде знати уже произошел раскол: северные бароны чуждаются графа Симона и могут отказаться приехать на открытие парламента.
Голубые глаза Эдуарда пристально изучали друга.
— Ты известный знаток человеческой натуры. Почему считаешь, что они откажутся?
— Видишь ли, хотя большинство из них против слабого расточительного короля, но все же не желают возвышения человека, равного им. Пока Симон был одним из них, его восхваляли, перед ним преклонялись. Но как только он присвоил себе право приказывать высокородным дворянам, все изменилось. Этого они не потерпят. — Род смешливо развел руками. — Природа человеческая такова, тут ничего не попишешь.
