Бертрис Смолл - Обрести любимого
Носильщики остановились, аккуратно опустив паланкин. Они раздернули занавески, и Валентина быстро натянула чадру. Ей помогли выйти из паланкина во внутренний двор, выложенный желтой плиткой. Высокий бородатый молодой человек в длинном полосатом одеянии и небольшой круглой шапочке на макушке поздоровался с Мурроу, Патриком и Томом. Потом он подошел поздороваться с Валентиной.
— Леди Бэрроуз, я Симон Кира. Добро пожаловать в наш дом.
— Вы говорите по-английски!
— Да, миледи, я провел три года в Лондоне у английских родственников, год с французскими родственниками в Париже, год с гамбургской ветвью семьи и еще год в Москве. Волей Божьей, когда-нибудь я стану главой дома Кира, поэтому мне нужно было по возможности изучить дела наших самых важных торговых центров.
— Значит ли это, что здоровье вашей бабушки ослабло, сэр? — спросила Валентина.
Теплые карие глаза Симона Кира добродушно блеснули.
— Эстер Кира моя прабабушка, леди Бэрроуз, и она, как и всегда, в добром здравии. Когда Яхве40 призовет ее к себе, мой отец, Илия, возглавит дом Кира. Мой дедушка Соломон умер четыре года назад. Нет, пройдет много лет, с Божьей помощью, прежде чем я буду должен возложить на свои плечи ответственность за семью. Но пойдемте! Я не переживу, если сейчас же не отведу вас к Эстер. Я слышу даже отсюда, как она нетерпеливо постукивает ногой.
— На каком языке мы будем говорить с ней, Симон Кира? — вежливо поинтересовалась Валентина. — Мурроу учил меня турецкому во время нашего путешествия.
— Эстер бегло говорит по-французски, леди Бэрроуз, — ответил он. — Джентльмены, вы должны пойти с нами, потому что помещения Эстер находятся отдельно от женской половины. Она любит принимать гостей.
Они последовали за Симоном Кира через красивый внутренний двор с фонтаном, выложенным желтой и голубой плиткой.
Двор был отгорожен от улицы сплошной стеной, без окон, и двумя крепкими, обшитыми железом, дубовыми воротами. Трехэтажный дом Кира в отличие от большинства домов в Стамбуле, построенных из дерева, был выложен из побеленного кирпича. Комнаты Эстер Кира находились на первом этаже и выходили окнами в сад, который, в свою очередь, выходил на город. Дом Кира стоял на верхней точке Балаты и был открыт глазу, поэтому его постарались построить так, чтобы он казался скромнее, чем был на самом деле. Высокая стена скрывала сад и большинство окон от любопытных глаз. Кира предпочитали не выставлять напоказ свое богатство. Тем не менее дом впечатлял, а его обстановка была великолепной. Двойные дубовые двери в апартаменты Эстер Кира были покрыты листовым золотом, внутри же гостиная старейшины рода утопала в роскоши. Выложенный плиткой фонтан разбрасывал душистую воду. Конусообразный колпак над камином был серебряным, так же как и шесть ламп с ярко-красными стеклами. Высокие окна от пола до потолка были фактически стеклянными дверями, позволяющими Эстер выходить в ее любимый сад. Ковры на полированных деревянных полах были такими толстыми, что нога утопала в них. Мебель была сделана из черного и других драгоценных пород деревьев и инкрустирована перламутром и полудрагоценными камнями.
Посреди всего этого великолепия сидела маленькая женщина с белоснежными волосами и живыми черными глазами. На ней было обильно расшитое платье из переливчатого синего шелка и множество золотых украшений. Но на пальцах рук у нее было только одно кольцо с огромным бриллиантом, переливающимся красными и синими искрами.
— Итак, — обратилась она к ним неожиданно сильным голосом, — ты наконец привел ко мне гостей, Симон. Ну, ну, не стой там! Представь их мне! — Ее черные глаза пробежали по лицам пришедших.
Симон Кира ласково улыбнулся старой женщине. Было ясно, что он боготворит ее. Он представил ей трех мужчин, и Эстер сердечно приветствовала их, но взгляд ее не отрывался от двух женщин, чьи лица были скрыты под чадрой.
— Снимите ваши яшмаки, — приказала она нетерпеливо, а когда они выполнили ее приказ и снова повернулись к ней, она стала внимательно рассматривать обеих. Наконец, не отрывая глаз от лица Валентины, она сказала:
— Ты гораздо красивей, дочь Марджаллы, чем твоя мать. Долгую минуту Валентина молчала. Наконец, она сделала шаг вперед и встала на колени перед Эстер Кира. Взяв руки старухи, она поцеловала их.
— Благодарю вас, Эстер Кира, — тихо сказала она. — Благодарю вас за то, что вы много лет назад спасли жизнь моей матери.
— Встань, дитя, и сядь рядом со мной, — улыбнулась ей Эстер Кира. Она сделала знак остальным садиться.
— Марджалла… Я знаю, что мою мать здесь называли так, — сказала Валентина. — Что означает это слово?
— Это означает «дар моря», поскольку твою мать привезли в гарем султана из-за моря, из Алжира, ее так назвали. Но расскажи мне, дитя, что ты хочешь найти? Почему тебе пришлось совершить такое далекое путешествие от своего дома до Стамбула?
— Я приехала, чтобы узнать, кто мой отец, Эстер Кира, — нервно ответила Валентина и потом объяснила свои трудности.
Эстер Кира слушала внимательно, а когда Валентина, наконец, кончила говорить, она сказала:
— Дитя, дитя! Ты пытаешься найти то, что найти нельзя. Только Яхве знает ответ на твой вопрос.
— Я не успокоюсь, пока не узнаю правду, Эстер Кира, и я молюсь, чтобы получить какую-нибудь возможность узнать правду, — твердо ответила Валентина. — Мне известно, что злобный султан, который сделал мою мать рабыней, давно умер, так же, как и его мать, но я знаю, что его любимая жена, мать теперешнего султана, валида, жива. Я должна поговорить с Сафией, Эстер Кира. Она лучше всех знала султана Мюрада, и я верю, что она сможет сказать мне, его ли я дочь. Когда я решила совершить это путешествие, я знала, что могу вернуться домой, не выяснив точно, кто мой отец, но я должна попробовать.
Старая женщина покачала головой.
— Это будет не просто, дитя, — сказала она. — Сафия всегда была очень нервной женщиной. Только властная Hyp У Бану умела держать ее в руках, а эта умная женщина умерла девятнадцать лет назад. С тех пор влияние Сафии все увеличивалось. Она уже не та женщина, которую знала твоя мать. Она жадна, корыстолюбива и живет только ради двух вещей — золота и власти. Когда Hyp У Бану умерла, Сафия надеялась, что она сможет вновь усилить свое влияние на Мюрада, но султан, у которого появился вкус к другим женщинам, не был склонен менять свои привычки. Да и зачем ему было делать это, когда всю империю и ближние страны постоянно прочесывали в поисках самых красивых и созревших девственниц для радостей султана? Сафия старела, но Мюрад забыл о возрасте, потому что постоянно был окружен молодыми женщинами. Надо сказать, что султан всегда оказывал Сафие должное уважение, как матери своего наследника, но этого было недостаточно:
