Виктория Холт - Украденные ночи

Я поспешила с ней согласиться и приготовилась слушать продолжение.

— Но конец у этой истории достаточно тривиальный, — вздохнула мама. — Думаю, ты уже сама обо всем догадалась. Благодарный набоб спрашивает себя, с чем он готов расстаться в обмен на жизнь сына. Нет ничего более ценного, чем ребенок. Боги могут разгневаться, если он не продемонстрирует им свою благодарность за то, что они послали ему полковника. Что же он ценит больше всего, не считая своих дочерей и сыновей? У него есть жемчужное ожерелье. Итак, он дарит твоему пра-пра-пра… не знаю точно, сколько раз прадедушке это ожерелье. Такова история, а ожерелье ты видишь своими глазами. Но к нему прилагались определенные условия. Этому ожерелью нет цены. Если точнее, оно стоит целое состояние. А ведь Ашингтоны были не только бравыми вояками, но еще и сметливыми коммерсантами. Они обратились к ювелиру с просьбой оценить ожерелье. Каждая жемчужина ожерелья совершенна по форме и размеру. Кроме того, фермуар ожерелья сам по себе является произведением искусства, будучи изготовленным из бриллиантов и украшенным изумрудом. Кандийский набоб произнес дарственную речь, сообщив полковнику, что ожерелье принесет несчастье любому, кто попытается завладеть им бесчестным способом. Ценность его сопоставима лишь с кровью старшего сына. Он, набоб, с трудом решился расстаться с ожерельем, опасаясь навлечь беду на голову полковника… но как иначе он может отблагодарить его за спасение жизни сына…

— Потрясающе! — воскликнула я.

Мама улыбнулась.

— Милая малышка Сиддонс, ты еще совсем дитя.

Я не стала оспаривать этот факт, раз уж он доставлял ей такое удовольствие. К тому же мне не терпелось услышать продолжение.

— Какое-то время это ожерелье было моим. До меня его носила первая жена твоего отца, а потом оно досталось мне… но только в пользование. Никому не дано право владеть этим ожерельем. Это одно из правил. Как видишь, я надевала его, позируя для портрета. — Она закрыла глаза. — Там была одна хорошо освещенная комната. Вообще в этом доме очень темно, потому что со всех сторон он окружен деревьями и кустами. Незадолго до моего отъезда мне приснилось, что они так выросли за одну ночь, что заточили меня в доме… Я не могла выйти и навсегда осталась его узницей. Так на меня действовало это место.

— Но ты все равно убежала и забрала меня с собой. Расскажи мне еще о жемчужном ожерелье.

— Когда жемчуг коснулся моей кожи, меня охватило необъяснимое волнение. Наверное, я подумала о правителях Канди и всех женщинах, носивших его до меня. Художник, писавший портрет, был англичанином. Этот милый юноша в меня влюбился. Он говорил, что жемчужины ожерелья безупречны, как моя кожа. Однако ему никак не удавалось их изобразить. Он утверждал, что они постоянно меняются. Когда портрет был готов, художник сел в лодку, спустился вниз по реке Махавели-Ганга и вышел в море. Лодку выбросили на берег волны, но юноши в ней не было. Шеба сказала, что это ожерелье навлекло на него беду. Хотя, возможно, это была я. Я не воспринимала всерьез его признания в любви.

— После этого случая ты охладела к ожерелью.

— Да.

— Где оно сейчас?

— Думаю, его носит Клития. Оно достанется ей, если только твой отец не женится еще раз и его жена не родит ему сына. Но он сможет это сделать только в случае моей смерти. Развода Ашингтоны не допустят. Так что, скорее всего, жемчуг достанется Клитии. Хотя это против правил. Если она выйдет замуж и у нее родится сын, ожерелье перейдет к его жене.

— Как интересно! Кто такая Клития?

— Моя падчерица. Дочь твоего отца от первой жены. Когда я приехала на остров, ей исполнился год.

— Расскажи мне о Клитии. Какая она?

— Ей было четыре года, когда я уехала. Я очень редко ее видела. Она все время проводила со своей няней. Но когда ты родилась, у вас с ней была одна няня на двоих, Шеба, и вы спали в одной комнате.

— Айрини Раштон, — торжественно произнесла я, — осознаешь ли ты, что я только что узнала, что у меня есть сестра?

— Сводная сестра.

— Я всегда мечтала о сестре. Клития. Какое необычное имя.

— Твой отец говорил, что когда она родилась, то была похожа на цветок подсолнуха.

— Я знаю эту легенду. Клития была нимфой, в которую влюбился Аполлон. Он превратил ее в подсолнух, чтобы она всегда следила за его ежедневным путешествием по небосклону.

— Что за вздор! — воскликнула мама.

— Должно быть, отец ее очень любил, — задумчиво произнесла я.

— Ты романтично настроенная дурочка.

— В данный момент я дурочка растерянная, а не романтичная. Вот это да! Неужели у меня есть сестра? Как бы мне хотелось с ней познакомиться!

Этого мне говорить не следовало. Я тут же увидела, что мама уже жалеет о том, что рассказала мне так много. Она плотно сжала губы и завернула портрет в бумагу.

— Убери его, — потребовала она, вручая мне ключи.

Это означало, что она хочет скрыть свои тайны там, где им и надлежало находиться, — в тайниках своей памяти.

Я поняла, что больше мне не удастся застать ее врасплох, и я не ошиблась.

Жизнь шла своим чередом. Вслед за подъемом последовал спад. Хорошее расположение духа сменила меланхолия, чередуемая с приступами раздражения.

— Она напоминает мне медведя, у которого болит голова, — говорила Мег.

— У которого болит все сразу, — уточняла Джанет и многозначительно добавляла: — Так как насчет гостиницы, Мег?

Затем явился Том Меллор и принес ей сценарий. Пьеса ей сразу понравилась, и вскоре начались репетиции. Мама учила роль и билась в истериках, вживаясь в образ.

— Когда-нибудь ей достанется роль убийцы, — вздыхала Мег. — Тогда нам всем придется быть начеку.

— Я не задержусь здесь ни на минуту, — пообещала Джанет, а мне показалось, что подобная перспектива ее даже обрадовала.

Однако сейчас она играла прелестную сирену, и эта роль шла ей, как нельзя лучше. Через несколько недель состоялась премьера, наутро после которой мама взволнованно схватилась за газеты, опасаясь, что какой-нибудь критик выскажется не в ее пользу. Но все окончилось благополучно, и жизнь вошла в привычное русло.

Имя Клитии больше не упоминалось, но я о ней не забыла.

Я часто думала о своих родственниках. Мне очень хотелось узнать о них побольше, но кроме мамы расспрашивать было некого. Однако каждый раз, когда я поднимала этот вопрос, она ясно давала мне понять, что считает эту тему закрытой и сожалеет о том, что посвятила меня в детали своего брака. Я поняла, что мне придется набраться терпения и ожидать удобного момента. Я пыталась разговорить Мег. Я точно знала, что если ей что-нибудь известно, она не утерпит и обязательно проговорится. Но я не услышала от нее ничего нового. Неожиданно для всех мама вышла замуж за плантатора и уехала на Цейлон, откуда вернулась три года спустя. С ней был ребенок, то бишь я.