Жаклин Монсиньи - Флорис. Флорис, любовь моя
— Вовсе не даром, брат мой, ибо теперь мы все знаем о дворе великого короля, — промолвил Адриан, корчась от смеха.
Такое же безумное веселье вдруг овладело и Флорисом.
— Ну и вид у нас был, когда мы вышли на большую лужайку, прямо перед очи ужасной графини!
— А ты-то как запутался со своими изъявлениями признательности и приглашением!
— Адриан, — Флорис задыхался от смеха, — как ловко мы пустили пыль в глаза мерзким женихам этих барышень!
— Верно, Флорис!
— Какое счастье, что ты был рядом.
— Почему? — спросил Адриан.
— Когда мы вместе, с нами ничего не может случиться. Знаешь, если бы я оказался там один, то, наверное, сбежал бы самым позорным образом.
— Ты, Флорис? Да ведь ты всегда лезешь напролом, а уж только потом думаешь.
— Тем не менее это так. Мне было так тяжело. И даже сейчас я чувствую себя немного расстроенным.
Адриан, приподнявшись на стременах, хлопнул Флориса по плечу.
— Слушай, вот этого не надо! Никогда не будем расстраиваться из-за женщин.
Флорис, также привстав, пихнул брата кулаком в бок, а затем залился счастливым смехом.
— Это они пусть расстраиваются из-за нас! Мы станем бросать их без всякой жалости! Адриан, ты прав! Надо жить! Жить, любить, поступить на королевскую службу, явиться ко двору и отправиться на войну.
Адриан крикнул:
— Поклянемся, что не расстанемся никогда, что всегда будем любить и защищать друг друга. Вдвоем мы непобедимы, Флорис! Поклянемся же, брат мой!
Молодые люди, внезапно став серьезными, спешились и, подняв руку, повторили один за другим:
— Клянусь перед лицом Господа и перед людьми, что буду всегда и во всем защищать моего брата, что окажу ему любую помощь и поддержку, что буду следовать за ним повсюду. Его враги станут моими врагами, его друзья — моими друзьями, его судьба — моей судьбой.
Чтобы скрыть охватившее их волнение, они вскочили в седло и помчались во весь опор к Мортфонтену. Темнело, в лесу послышалось уханье совы. Охваченные зловещим предчувствием, Флорис с Адрианом вздрогнули.
28
— Флорис, любовь моя, я умираю.
Максимильена сделала попытку приподняться, чтобы погладить темные кудри сына. Ответом ей было сдавленное рыдание.
— Мама, любимая мама, — простонал Флорис, — вы нужны нам, не покидайте нас.
Максимильена слабо улыбнулась. Ее прекрасное лицо выглядело измученным, истерзанным ужасной болью, которая клещами раздирала ей грудь. Под огромными запавшими глазами появились черные круги. Длинные каштановые волосы с серебряными нитями седины рассыпались по подушке. Повернув голову, Максимильена увидела Адриана, стоявшего на коленях с другой стороны постели. Он был охвачен бесконечным отчаянием.
— Сын мой, ты старший, ты наследник графов де Вильнев-Карамей, вручаю тебе Флориса и Батистину.
Дыхание Максимильены стало сиплым, она жадно глотала воздух ртом, на лбу выступили капельки ледяного пота.
— Успокойтесь, госпожа графиня, — всхлипнула Элиза, — доктор запретил вам разговаривать, это вас утомляет.
В глазах у Максимильены зажегся тот дерзкий и упрямый огонек, что всегда приводил в восторг Пьера.
Не разговаривать, какая глупость! Ей нужно столько сказать, а она чувствовала, что минуты ее сочтены. Вот уже десять дней Максимильена боролась со смертью, а сыновья, сменяя друг друга, денно и нощно дежурили у ее изголовья, ни на минуту не покидали ее и верные спутники-слуги. Доктор Телье не оставил им никакой надежды:
— Наша наука здесь бессильна. Такое впечатление, что сердце ее не хочет больше биться.
Юноши терзались раскаянием. Максимильене стало плохо, когда они галопом помчались в замок Майи. Грегуар ждал их возвращения у ворот в парк.
— Ах, господин Адриан, господин Флорис, наконец-то! Графиня зовет вас с того момента, как пришла в себя. Скорее, скорее!
Но доктор оказался прав — то была неравная битва. Максимильена не хотела больше жить. Она жаждала только одного — соединиться с Пьером. Взглянув на Флориса глазами, блестевшими от муки, она провела прозрачными пальцами по лицу юноши, как если бы хотела навсегда сохранить, память об этих чертах.
— Любовь моя, как же ты похож на своего отца.
Флорис и Адриан с удивлением переглянулись. Никогда мать не заговаривала с ними о графе Амедее де Вильнев-Карамей. Они давно почувствовали, что некая тайна окружает смерть их отца и рождение Батистины. Но, щадя Максимильену, не задавали ей никаких вопросов. Внезапно от приступа боли, превосходившей прежние муки, у Максимильены вырвался стон, глаза закатились, и она лишилась чувств. В горле у нее клокотало, и дыхание со свистом вырывалось из груди. Флорис с Адрианом устремились к ней, чтобы приподнять это невесомое тело, из которого уходила жизнь. В глубине комнаты послышались рыдания, великан Федор плакал, как дитя.
— Барыня, — пробормотал он, — солнышко ты наше.
Ли Кан, не говоря ни слова, вынул из кармана крохотный пузырек и поднес его к ноздрям Максимильены, чье лицо стало мертвенно бледным. Постепенно грудь ее перестала судорожно вздыматься, щеки слегка порозовели, а в мутных глазах вновь появилось осмысленное выражение. Максимильена поняла, что времени у нее не остается. Она с трудом произнесла:
— Друзья мои, подойдите ближе, я плохо вас вижу.
Она скорее выдохнула, нежели выговорила эти слова, но во взгляде ее угадывалась железная решимость.
— Я хочу попрощаться с вами. Не нужно оплакивать меня, ибо я всегда буду с вами, чтобы защищать вас и охранять.
— О, барыня, не уходи! Без тебя мы погибнем.
— Добрый мой Федор, — промолвила Максимильена со слабой улыбкой, — как я любила твою силу и доброту. Как любила твое лицо и твои шрамы. А ты, мой верный Ли Кан, ты спас мне жизнь и спас мое дитя. Всей моей жизни не хватило бы, чтобы отблагодарить тебя.
Маленький китаец опустился на колени рядом со своим другом Федором: он не плакал, но в раскосых глазах его затаилась скорбь.
— Пусть Великий Будда возьмет жизнь Ли Кан Юна, чтобы не забирать тебя в свои душистые сады, Летняя Улыбка! Благодаря тебе бедный раб обрел семью.
— Госпожа графиня, госпожа графиня! — всхлипывали Элиза и Грегуар. — Нужно бороться за жизнь.
— Больше не могу, друзья мои, спасибо. Спасибо тебе, Элиза, и тебе, Грегуар, ваша дружба поддерживала меня и давала силы жить. Всех вас прошу хранить ту же верность моим сыновьям и… и моей дочери.
— Клянемся тебе в этом, барыня, — сказали, зарыдав, Федор с Ли Каном.
— Госпожа графиня, мы никогда их не покинем! — всхлипнули Элиза и Грегуар.
