Анна Бартон - Дерзкая и желанная
Оливия решила, что лучшего места, чтобы спрятаться, и придумать нельзя. Никто не заподозрит, что она вернулась назад и находится прямо у них под носом. И, видит Бог, никто не поверит, что она станет терпеть столь примитивные условия жизни. Она и сама с трудом верила, но была готова потерпеть неделю неудобств, если это означало, что Джеймс уедет в Египет, не обремененный муками совести… или нежеланной женой.
Она заставила себя подняться и отряхнула руки. У нее будет достаточно времени для того, чтоб пожалеть себя, когда доберется до хижины. В сущности, ей больше нечего там делать, кроме как спать… и думать.
Оливии пришло в голову, что преодолеть последний отрезок пути было бы много приятнее на лошади. Или в карете с мягкими бархатными сиденьями. Но она уже не та избалованная, изнеженная, привередливая леди, какой когда-то была.
Поэтому она повесила сумку на плечо и, подавив стон, пошла, так и не решившись оставить хоть что-то из своих припасов, которые могли ей понадобиться. Хорошо хоть о бутылке с вином больше не надо беспокоиться.
В деревне стояла тишина. Она уже различала озеро вдалеке, мерцающее в лунном свете. На главном тракте не было ни души, и скоро его сменила узкая проселочная дорога, а потом и вовсе тропа, та самая, где Оливия подвернула ногу, к счастью, теперь сухая. А вот и место, где они с Джеймсом лакомились на камне теплыми булочками.
Идти еще долго, но если повезет, к рассвету она доберется до заброшенной хижины – своего надежного убежища.
Глава 28
Оливия проснулась позже обычного от жажды и урчания в животе. В голове стучало, а солнце, проникавшее сквозь единственное в хижине окно, только обостряло боль. Она сбросила шаль, которой укрывалась, и скатилась с импровизированного тюфяка – сложенного вдвое одеяла.
Одна из половых досок прогнила насквозь, другие покоробились, но в хижине было относительно чисто благодаря нескольким веткам с листьями, которые она собрала в метлу. С помощью щетки и ведра мыльной воды она могла бы сотворить чудеса, но за неимением оных по крайней мере пауков разогнала.
Оливия прикрыла глаза, пошарила рукой по подоконнику и, нащупав рукоятку ножа – того самого, который остался от разбойника с большой дороги, – осторожно сделала очередную зарубку на стене.
Семь ночей.
Прикрыв глаза, она прошептала молитву. Сегодня Джеймс сядет на корабль и начнет свое путешествие в Египет. И хотя в груди у нее щемило от боли, она удовлетворенно вздохнула.
Ее план удался. Осталось перетерпеть всего одну ночь.
Но это будет нелегко. Девушка подтянула к себе саквояж, который служил к тому же подушкой, и заглянула внутрь. Продуктов почти не осталось. Хлеб и фрукты закончились пару дней назад, осталось только немножко вяленого мяса.
Она медленно поднялась, опираясь рукой о стену, а когда головокружение прошло, проковыляла к двери хижины и открыла ее, заливая комнату светом.
Хотя за неделю она и не видела ни души, но все еще боялась, что кто-нибудь может ее обнаружить, поэтому внимательно оглядела окрестности. Ничего, только птицы вспорхнули с дерева да листья подрагивали на теплом ветерке. Зажмурившись от солнечного света, она вышла наружу и сделала глоток свежего воздуха.
Самым трудным за эту неделю была не жажда и не голод: нет, она с радостью, конечно, обменяла бы свои любимые сережки на чай с булочкой, – но все же больше всего ее мучила скука. В хижине часы сливались в одну сплошную бесконечность, и она с трудом отличала утро от полудня или вечера.
К счастью, она нашла себе занятие – копать. У нее не было нужных инструментов, зато палок имелось в изобилии. После того как она заточила ветку с одного конца, та служила почти так же хорошо, как и кирка, которую Джеймс носит в своей сумке. За последние несколько дней Оливия многие часы проводила на берегу, старательно откапывая то, что казалось мало-мальски интересным. В основном это были такие же круглые камни, как те, что обнаружил Джеймс, но она нашла и кусочки металла, потемневшие от времени. Пожалуй, стоит их зарисовать, прежде чем показать дяде Джеймса. Она надеялась, что старик хотя бы улыбнется.
Сегодня последний день ее изоляции, и к своему немалому удивлению, Оливия поняла, что будет скучать по раскопкам и этому непередаваемому ощущению предвкушения новых открытий.
Схватив свою самодельную кирку и оловянную кружку, она пошла по узкой тропинке к реке. Услышав журчание воды по камням, подбежала к краю, наполнила кружку и жадно выпила, потом зачерпнула еще.
Вода потекла по горлу, холодная и бодрящая, утоляя жажду и облегчая тупую боль в голове. Потом она лежала на траве, вспоминая те бесподобные дни, которые провела здесь с Джеймсом. Это была своеобразная пытка – воспоминания о нем в этом месте.
Со вздохом она поднялась и пошла дальше вдоль реки, любуясь красотой скрывающихся в туманной дымке вершин холмов и мирных пастбищ. Она уже собиралась спрыгнуть на песок речного берега, чтобы продолжить копать, когда странный холодок пробежал по коже.
Оливия оцепенела, и волосы на затылке встали дыбом, как будто за ней кто-то наблюдал.
Побросав все, она кинулась в лес. Не обращая внимания на ветки и колючки, помчалась к старой хижине и влетела внутрь. Руки ее дрожали, когда она задвигала засов.
С дико колотящимся сердцем она привалилась спиной к двери, говоря себе, что эта нервозность от недоедания и одиночества. Опустившись на тюфяк, она подтянула колени к груди и несколько минут едва дышала, со страхом ожидая, что вот-вот раздастся звук шагов в кустах и затрясется филенчатая дверь.
Но, как оказалось, никто ее не преследовал и она зря боялась.
Она была тут совершенно одна.
* * *Джеймс доехал до самого Лондона в поисках Оливии и вернулся обратно.
Она исчезла, как какая-нибудь сказочная фея. Испарилась.
На постоялый двор в Саттерсайде она заезжала, но не останавливалась там, и хоть расспрашивала несколько человек о почтовой карете, никто, похоже, не видел, воспользовалась ли она ею. Он нашел лошадь, которую она позаимствовала у Оуэна, и зеленщика, у которого покупала фрукты. После этого Оливии и след простыл. Он навестил ее тетю Юстас и, по предложению Роуз, их кузину Амелию в Лондоне, но ни одна, ни другая не видела Оливию. Все ужасно беспокоились о ней. Особенно он.
Прошло уже семь дней, как она пропала, и когда он думал о тех опасностях, что могли подстерегать ее, то просто с ума сходил. Но сегодня, расспросив трех разных служанок на трех постоялых дворах вдоль большака, он понял, что придется выработать новую стратегию, а также попытаться отыскать какую-нибудь подсказку, чтобы продолжать.
Поэтому он возвращался туда, где начинался след, и к единственному реальному ключу, который у него был, – письму Оливии.
