Сюзан Таннер - Путы любви
С этими мыслями она вышла из комнаты. Гарда была у входа в зал. Дара попросила ее подождать.
Гарда улыбнулась, когда она подошла, и сказала:
– Добрый вечер, Дара. Ты выглядишь более отдохнувшей, чем утром, когда я тебя видела.
– Я спала днем, – ответила Дара. – Когда я вернулась с прогулки, вместе с Лаоклейном был какой-то мужчина. Он мне незнаком. Кто он, и что он здесь делает?
– Да ведь это посланник короля Джеймса. Я не знаю, почему он приехал и какое у него поручение. – Они пошли к лестнице, Гарда шла рядом с Дарой. – Не сомневаюсь, мы скоро узнаем, зачем он здесь.
– Может быть, он доставил секретное сообщение?
– В этой крепости трудно что-либо утаить.
Лаоклейн, как и большая часть его челяди, был за столом. Взглянув на него, Дара почувствовала знакомую острую боль. Проходя мимо него, Дара с трудом сдерживала желание дотронуться до его темных, пружинистых волос с завитками на шее. Она села на свое место. Разговор затих, когда начала играть волынка. Дара скучала по Банаину, менестрелю, после того как он ушел.
Тогда в замке появились волынки, ублажавшие ее своими красивыми звуками.
За трапезой ей на ум пришел план. План, от которого нельзя было отказаться, хотя он был очень рискованным. Может быть, с его помощью она вернет себе все то, что потеряла, а может быть, останется ни с чем. Она выжидала. Она ела, пила, играла в кости, мало говорила и много слушала. В поздний час, когда очень многие в замке легли спать, она вновь оставила свою комнату. Она не раздевалась. Ее тяжелые волосы были распущены.
Факелы в зале были потушены, а свеча, которую она держала в руках, не более чем пугала, причем безрезультатно, черный покров ночи. На ее стук Лаоклейн быстро открыл дверь. Его комната была хорошо освещена. Стул, отодвинутый от стола, ждал его возвращения. Не счета и не письма задержали Лаоклейна в столь поздний час. На маленьком столе ничего не было, кроме красиво переплетенного томика поэзии. В комнате были еще кровать и умывальник. Должно быть, это было безрадостное жилище слуги. Конечно, эта комната не подходила для главы рода Макамлейдов.
Он смотрел на нее, слегка нахмурившись. Она заставила себя взглянуть на него.
– Я должна стоять в двери, милорд?
Он отошел в сторону, она вошла, сердце ее сильно билось. Ей было трудно начать, и она боялась, что сделала это плохо.
– Я не могла не слышать за столом, что Джеймс женится на Маргарите Английской. Это произойдет в январе. Но самого Джеймса на свадьбе не будет. Его доверенным лицом при венчании должен быть граф Ботвел?
Лаоклейн кивнул головой:
– Да, так об этом договорились.
Вдруг он оказался совсем близко. Она отошла к открытому окну не для того, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а чтоб быть подальше от Лаоклейна. Стоя спиной к окну, она смотрела на него, пытаясь понять, хочет ли он расстаться с ней или, наоборот, она ему была нужна. Она молила о последнем.
– Последние недели я часто думаю о Чилтоне, о Бранне. Мне бы хотелось восстановить с ним отношения.
– Ты думаешь, это возможно? Я помню, как ты с ним рассталась.
– Если бы я смогла увидеться с ним, все было бы хорошо. Я знаю. – Он нахмурился еще больше, и из его груди вырвалось что-то похожее на рычание, но она продолжила: – На границе сейчас спокойно, Галлхиелу больше не угрожают, так что сопровождение мне не понадобится. Мне нужна будет только Аилис. Твой покой не будет нарушен. Я поехала бы прямо сейчас, до начала зимних вьюг.
– Сейчас ты не поедешь, и вообще не поедешь, – заключил он. – Ты думаешь, тебе разрешат вернуться? Твой брат все еще мой враг. Или, может быть, ты как раз этого и хочешь?
Она не возражала против его обвинения.
– Ты огорчишься, если потеряешь меня?
– Ты жена главы рода Макамлейдов. Они не так-то просто уступают. – Его глаза были холодными, серыми, как вода в озере. – Если ты только стремишься к тому, чтобы избежать моего присутствия, тогда не беспокойся. Я уступлю уговорам Джеймса и проведу зиму в Эдинбурге при дворе. Там состоятся большие празднества по случаю его женитьбы. – Он остановился. – Можешь не волноваться, я не вернусь до весны.
Дара была ошеломлена. Он отреагировал так, как она хотела, но результат оказался совершенно иным. Вместо того чтобы заставить его признаться в своих чувствах к ней, она еще глубже вбила клин в их отношения. Призвав на помощь всю свою гордость, она быстро поклонилась.
– Тогда я желаю тебе спокойной ночи, милорд, боюсь, что нам не о чем больше разговаривать. Пожалуйста, не откладывай с отъездом ради меня. Желаю тебе приятного путешествия.
У Дары были все основания сожалеть о своей гордости, об этих словах, сказанных в порыве отчаяния и обиды. Утром он собрался, и к полудню его уже не было. Он уехал, даже не попрощавшись с ней.
Казалось, дни без него проходили очень медленно. Время тянулось бесконечно, дни сменялись ночами, их не нарушало ни волнение, ни небольшие радости. Дара не томилась, она была слишком сильной, преодолеть эту слабость помогал ей дух Райландов, переполнявший ее. Но она сильно страдала.
Наступило беспокойное время сбора урожая. Она подолгу работала вместе со своей челядью, так как с крестьян собирали натуральную ренту. Надо было перебирать овощи и фрукты, сушить их, закладывать на хранение. Из некоторых фруктов варили варенье. Ячмень, в котором была постоянная нужда, хранили самым тщательным образом. Она смотрела за кормом для скота, следила за заготовкой говядины, баранины и рыбы. Скоро привыкли к тому, что она появлялась повсюду. Или верхом на Хафён или на молодой, менее послушной кобыле.
Днем ее можно было застать где угодно: на кухне, в кладовой, на маслобойне, в пивоварне, в пекарне или в своих комнатах за вышиванием. Только те, кто по-настоящему переживали за нее, знали, что за всем этим трудолюбием скрывается боль. Когда они осмеливались говорить с ней об этом, она замыкалась в себе.
В течение вот уже нескольких дней Гарда воздерживалась от разговоров, но пришло время, и она не смогла выдержать. Она принесла еду ей в комнату, так как во время трапезы Дары не было в замке, что случалось с ней очень часто. Гарда недовольно сжала губы, увидев хозяйку, склонившуюся над счетами.
– Дара, – начала она говорить тоном, выражавшим ее настроение. – Ничего хорошего не будет, если Лаоклейн по возвращении увидит, что от тебя остались кожа да кости. Урожайная страда прошла. Тебе уже не нужно работать так усердно. Да и потом, в Галлхиеле достаточно слуг, чтобы справиться с делами, которые ты взвалила на себя.
– Работа успокаивает меня.
– И то, что ты голодаешь, тоже скажется на тебе. – Гарда резко повернулась, показывая на поднос. К еде, стоящей на нем, Дара чуть притронулась. – Что хорошего от того, что ты о себе не заботишься?
