Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения

«Я увижу вас утром, господа».

Но, когда она встала, собираясь покинуть тронный зал, принц Восточное Солнце произнес: «Каково ваше решение, Ваше Величество?» Она оглянулась и увидела, что все три принца выжидательно смотрят на нее.

«Да, кого из нас вы выбрали? — спросил принц Северный Ветер. — Мы ответили на каждый из ваших вопросов, но вы тем не менее ничего не сказали».

«Вы должны решить, — сказал принц Западная Луна. — Вы должны решить и сказать нам утром, за кого из нас вы выйдете замуж»…

Гриффин встал и зажег свечу от тлеющих в золе угольков. Он вернулся к кровати, самодовольный в своей наготе. Пламя свечи бросало отблески на его гладкую кожу на животе. Он пристроил свечу в изголовье кровати и снова улегся рядом с Геро, большой, сильный и неумолимый.

— Ну? Почему ты не можешь этого сделать?

Геро смотрела на него, и сердце у нее разрывалось на части.

— Неужели так важны эти три слова?

— Ты же знаешь, что важны.

Но она покачала головой:

— Я не могу. Ты хочешь, чтобы я отказалась от своей семьи, от всего того, к чему привыкла, а ты даже не собираешься отказаться от своей кошмарной винокурни. Разве ты не видишь — то, о чем ты просишь, невозможно?

Она ожидала взрыва гнева, резких слов. Вместо этого Гриффин лишь закрыл глаза, словно остался без сил.

— Мне необходимо совсем немного времени, чтобы покончить с винокурней. После того как я разделаюсь с Викарием.

— Как долго ждать, Гриффин? — Ей было трудно говорить, слова застревали в горле. — Сколько ждать? Дней, недель, лет? Я не могу так долго ждать. Максимус и твой брат не позволят мне этого.

Он открыл глаза — его взгляд был жесткий и твердый.

— Так вот к чему мы пришли: ты выбираешь брак с моим братом, не со мной?

— Да.

— Как ты можешь так поступить со мной? С нами?

Геро закусила губу. Что сказать?

— Я всю жизнь подчинялась светским правилам и тем, которые устанавливал мой брат. Максимус решил, что Томас — подходящий для меня муж.

— Ты обвиняешь меня в том, что я ради тебя не отказываюсь от своей винокурни, — спокойно произнес он. — Но, по-моему, трусиха именно ты. Ты не хочешь пожертвовать одобрением брата ради меня.

— Наверное, ты прав. Я не могу пойти против воли Максимуса. Не могу. В его власти запретить мне видеться с моей семьей. И его выбор мужа для меня правильный — на Томаса можно положиться. Он надежный человек.

— А я нет?

— Нет. — Слова упали из ее губ подобно гире. Геро почувствовала, как глаза наполняются слезами. О чем она горюет? Она сама толком не знала.

Кровать сотряслась — Гриффин оказался лежащим поверх нее, давя своим весом, его горячее дыхание задевало ей щеки.

— Он, возможно, надежен, но любишь ли ты его, Геро?

— Нет, — с рыданием вырвалось у нее.

— Он может заставить тебя краснеть от гнева, а потом от желания? — Гриффин раскинул ей ноги и улегся между ее бедер, тяжелый, пылающий жаром. — Он знает, какие у тебя чувствительные соски и что ты приходишь в восторг лишь от одного моего прикосновения к ним?

— Господи, нет.

— Он смотрит на тебя так, как я? Он знает, что твои глаза сверкают подобно бриллиантам, когда ты возбуждаешься? — Гриффин осыпал ее шею поцелуями. — А он знает, что ты любишь читать на греческом и ненавидишь рисование? Он умеет ждать, затаив дыхание, когда же ты чопорно изогнешь левую бровь, чтобы возбудиться от этого? — Он потер пальцами сразу оба соска, и у нее между бедер разлилось тепло. — Скажи мне, Геро… Черт возьми, скажи, скажи мне: он может заставить тебя почувствовать все это, как умею делать я?

— Нет! — Ее ответ прозвучал как вопль отчаяния.

Его пальцы теперь переместились в ее лоно, с нежностью теребя тонкие лепестки, словно он имел на это право, словно он принадлежал ей, сейчас и навсегда, до конца жизни. И Геро заплакала, обвила его ногами, руками обхватила плечи, прижимаясь к нему всем телом.

Она ощущала его у себя внутри, он вливал в нее свой жар и свою силу. Геро задыхалась, еще не отойдя от прежнего соития, с трудом выдерживая его темп. Она хотела оттолкнуть его, убежать из комнаты, от него, от этого дикого напора.

Гриффин наклонил голову, припал к ее рту, продолжая свои неистовые броски. Она застонала, открыла рот, и он просунул язык внутрь. На его губах она чувствовала собственные слезы.

— Геро, — бормотал он. — Геро. Геро. Геро.

Он произносил ее имя, вонзаясь в нее, словно хотел выжечь на ней свое клеймо. С его тела капал пот, дыхание с трудом вырывалось из груди, кровать скрипела.

Геро металась по подушке. Чему она сопротивляется — ему, их соитию или собственному желанию? Она уже не знала. А он поймал ее голову ладонями и заставил смотреть на него.

— Ты любишь меня, Геро? — Светло-зеленые глаза заполнила горечь. — Ты любишь меня так, как я люблю тебя?

От его слов она будто разломилась пополам, жаркий поток разлился внутри. Она дрожала под ним, стараясь оторвать от него взгляд. Ручейки сладкого наслаждения заструились по бедрам и по животу.

Но он не дал ей отвернуться. Он не сводил пристального взгляда с ее глаз. Его лицо, шея, грудь — все было напряжено, тело содрогалось, мощные плечи блестели от пота. Его толчки продолжались и продолжались. А глаза… Его гордые глаза молили. Она видела все сквозь дымку.

Наконец он упал на нее, тяжело дыша.

Геро закрыла глаза, гладя его по влажным плечам. Она хотела запечатлеть в памяти этот момент: запахи, тяжесть его тела, его хриплое дыхание. Когда-нибудь — возможно, скоро — она будет утешаться столь дорогими воспоминаниями.

Гриффин скатился с нее, и она вцепилась в него, но он не встал с кровати и не ушел.

Он придвинул ее поближе к себе и обнял — Геро уместилась, как в колыбели, между его пахом и широкими плечами. Откинув ей волосы, он поцеловал ее в затылок.

— Спи, — сказал он.

И она уснула.

День был пасмурным, да и теперь каждый день казался ей таким. Сайленс с тоской смотрела в грязное кухонное окно.

— Ма-му-у! — капризно закричала Мэри Дарлинг, ухватив Сайленс за платье перепачканными ручонками. — Ма-му-у!

Сайленс вздохнула.

Она забыла надеть передник, когда усаживалась за поздний завтрак с малышкой, и теперь на черном лифе платья появились два жирных пятна. Она чувствовала себя совершенно беспомощной и опустошенной. Надо встать и смыть грязь — или хотя бы найти фартук, — но сил на это у нее не было.

— Дай мне ребенка, сестра. — В кухню вошел Уинтер. Он повесил круглую черную шляпу у двери и поставил на стол простую деревянную коробку. Подхватив на руки Мэри Дарлинг, он подбросил ее и поймал, а девочка довольно завизжала и засмеялась.