Мэдлин Хантер - Украшение и наслаждение
Но в любом случае все оборачивалось очень скверно. Сотрудничество с контрабандистами казалось неизбежным. А когда все закончится… Ох, даже если ей удастся через две недели снова заключить Роберта в сестринские объятия, никогда больше она не сможет жить спокойно. Не сможет, если выполнит сейчас требования контрабандистов, назвавших это «услугой, уступкой». Но едва ли это можно было так назвать.
Что же касается вчерашних откровений Мариэль, то Эмма верила им. А что сказала молодая француженка? «Этот Глупец доведет меня до виселицы, если я не поостерегусь», — кажется, так она сказала.
Если бы Саутуэйт узнал об этом, он никогда бы не простил ее. А их союз стал бы для него величайшей ошибкой в жизни. Хуже того, даже Роберт мог бы отвернуться от нее, если бы узнал…
Когда Роберт написал ей, догадывался ли он, что его похитители сначала заманили в свои сети папу, а теперь вовлекали в преступление и ее, Эмму?
Она села на каменную скамью и обхватила плечи руками — ее по-прежнему бил озноб. Ох, ну как же называть ее действия? Предательство и вероломство едва ли можно было назвать «услугой». А ведь именно этого от нее требовали, и она готова была торговаться, готова была заплатить и предательством за жизнь Роберта.
Пока Эмма сидела на скамье, опустились сумерки, и наконец в сад вошел мистер Диллон.
— Не хотите ли вернуться домой, мисс Фэрборн? — спросил кучер.
Она с трудом заставила себя подняться на ноги.
— Ах, я задумалась и забыла обо всем… Да, конечно, пора домой.
Мистер Диллон последовал за хозяйкой в выставочный зал и остановился. Эмма же прошла в контору и смахнула оставшиеся на столе монеты в свой ридикюль.
— А это захватить? — спросил кучер, когда она вернулась, и указал на стену, где висела картина.
Даже в тусклом свете красные и синие цвета полотна сверкали, будто напитанные каким-то внутренним светом. Святой Георгий снова поражал дракона под взглядом принцессы.
Эмма оглядела выставочный зал, ожидая увидеть где-нибудь в темном углу и самого Саутуэйта. Но он, должно быть, оставил картину здесь и тотчас же уехал. Вероятно, он прочитал документы и разглядел подпись, несмотря на все ее усилия сделать подпись почти неразборчивой. Наверное, граф понял, что картина принадлежала ее отцу и что она продала ее, чтобы выручить деньги для личных нужд.
Вернул ли он картину из сентиментальности — чтобы она не потеряла одно из самых дорогих и ценимых папой полотен? Или же заподозрил, куда пойдут деньги за нее, поэтому захотел отдалиться от всего, что могло быть с этим связано?
— Да, пожалуйста, захватите ее, мистер Диллон. Она слишком ценная, чтобы оставлять ее здесь без охраны.
В карете Эмма несколько минут любовалась картиной Рафаэля. «Ах, как хорошо было бы оставить себе изображение святого Георгия, поражающего моих собственных драконов», — подумала она.
Отложив картину, Эмма принялась сочинять письмо Саутуэйту, чтобы поведать ему, что их интимные отношения прерываются навсегда.
Глава 27
Дариус подъехал к массивному особняку на Гросвенор-сквер в десять часов следующего вечера. Он бы предпочел не приезжать сюда, но не смог придумать иного способа быстро получить ответы на все свои вопросы. Первый из них можно было бы разрешить за несколько минут. Но получит ли он ответ?
Слуга тотчас принял его шляпу, а другой взял визитную карточку.
— Пожалуйста, доложите его светлости, что я приехал по делу государственной важности, — сказал граф.
Какое-то время он ожидал герцога в приемной. Дом же казался совершенно тихим — ничто не нарушало тишину. И все же хозяин, должно быть, находился дома, если у него приняли карточку.
Дариус старался побороть нетерпение. Вполне возможно, что ему придется очень долго ждать ответа на отправленную со слугой визитную карточку. Такая медлительность могла бы показаться детской местью за все его резкие слова и намеки, но ведь герцогам все дозволено…
Саутуэйту казалось, что он прождал уже не меньше часа. Когда же вернулся слуга, он взглянул на часы и понял, что ожидание длилось всего пятнадцать минут. Ему было сказано, что его светлость примет его в библиотеке, и он тотчас же последовал за слугой в парике.
Герцог Пенхерст, по-видимому, наслаждаясь в одиночестве вечерним покоем, читал в обществе двух своих гончих. Но он сразу же отложил книгу, когда слуга объявил о приходе Дариуса, и указал на соседнее кресло. Внимательно посмотрев на визитера, он проговорил:
— Вы сказали, что это вопрос государственной безопасности. Когда я слышал вас в парламенте последний раз, вы сидели на задних скамьях и не на той стороне, на какой следовало бы.
— Я вовсе не собирался отправлять сообщение в правительство.
— То есть вы хотите идти другим путем?
— Да, — кивнул Дариус.
Пенхерст счел этот ответ забавным, даже улыбнулся. Потом вдруг спросил:
— И почему я должен отнестись к этому вопросу благожелательно?
Для этого не было причины. Во всяком случае, больше не было. Но возможно, еще недавно герцог пошел бы навстречу из дружеских чувств.
— Речь о цепи береговой охраны, которую мы создали на побережье.
— Ах да, понятно! И вы справились со своей задачей? Это был весьма амбициозный план. Насколько мне помнится, это было совместное действие.
— И все еще им остается. Наша цепь существует уже более месяца. И с некоторым успехом.
— Полагаю, вы имеете в виду пленника, которого привезли с побережья?
— Вы знаете об этом?
— Конечно. Потому-то вы здесь… Но ведь этот человек признался только в контрабанде. Я, например, мог бы схватить любого парня, бредущего по дороге в Кент, и у меня был бы точно такой же шанс объявить об успешном задержании шпиона. Конечно, я слышал о его признаниях. Но возможно, позже он станет более сговорчивым.
Герцог протянул руку, чтобы почесать за ухом собаку. Свечи, горевшие на столе, бросали отсвет на желтую шелковую ленту, перехватывавшую на старомодный манер длинные волосы у него на затылке.
— Говоря «позже», вы намекаете на пытки? — спросил Дариус.
Герцог поднял голову и внимательно посмотрел на собеседника.
— Саутуэйт, почему бы нам не называть вещи своими именами?
— Так речь шла о пытках, когда вы впервые услышали об этом деле?
Пенхерст с усмешкой покачал головой:
— Конечно, нет! Мы ведь цивилизованные люди! Поэтому никогда не признаемся, что применяем пытки. — Он снова занял положение поудобнее. — Но если говорить об официальном отчете, то можно сделать следующий вывод: пленник добровольно сообщил о себе сведения, дающие право повесить его как шпиона. Ваша цепь береговой охраны сработала, Саутуэйт!
