Воспитанница любви - Тартынская Ольга
– Кто вы? Что вам надобно?
Так просыпаются от страшного сна и смотрят вокруг в изумлении, как посмотрела она.
– Что это? Почему я здесь? – бормотала незнакомка как сомнамбула.
Я понял, что она не вполне здорова.
– Позвольте отвезти вас домой, – предложил я. – Где вы живете?
Несчастная странно смотрела на меня и молчала. Я вынужден был несколько ее встряхнуть.
– Я хочу вам помочь! Скажите, где ваш дом?
Женщина прижала пальцы к вискам и жалко улыбнулась сквозь слезы:
– Да, да. Я помню… Я вспомню сейчас.
Она была в горячке. Я осторожно повел незнакомку к экипажу. Она постоянно оглядывалась, будто и впрямь силилась что-то вспомнить.
– Куда везти вас? – повторил я вопрос.
– В Коломну, – тихо ответила бедняжка, – дом мещанки Богатыревой.
Это было недалеко от моего дома, мы вмиг оказались на месте. Я помог даме спуститься на землю. Из дома выскочила пожилая женщина, по виду прислуга:
– Наконец-то! Ну слава Богу! Голубушка, матушка, как можно? Я уж искать вас собралась. Дите-то плачет, проснулось.
Мы прошли в дом. Незнакомка в изнеможении упала на стул. В доме царила бедность, горела сальная свеча. Я хотел было откланяться, но незнакомка умоляюще сложила руки:
– Не покидайте меня так скоро!
Прислуга внесла заплаканного ребенка лет двух. Очаровательное дитя, что-то лепеча, тянуло ручонки к матери, и та приняла его, заливаясь слезами. Чувствуя неловкость положения, я вновь предпринял попытку уйти, однако несчастная женщина взяла себя в руки. Она распорядилась унести ребенка и поставить самовар. Я не ушел в эту ночь из маленького домика…
Судьба Анастасии была схожа с судьбами многих одаренных людей, рожденных крепостными и получивших образование и привычку жить, как господа. Она играла на домашнем театре богатого графа-театрала, к тому же была его внебрачным ребенком. Некий светский щеголь, придворный карьерист, соблазнил Анастасию и увез в Петербург. Здесь она родила младенца. Натурально, жениться на крепостной актрисе этот господин не мог. Он поселил бедняжку в Коломне, нанял в прислуги добрую женщину, Федосью Егоровну, изредка наведывался в скромный домик, чтобы поласкать младенца. Надежда поступить на сцену рухнула. Анастасия считалась в бегах, посему никто из антрепренеров не желал иметь с ней дела. Она чахла в одиночестве и безвестности, в постоянном ожидании человека, который сделал ее вовсе несчастной. Все надежды связаны были с ним. Анастасия наивно полагала, что ее любовник, занимавший значительное место при дворе, используя связи, добьется для нее вольной и женится на ней. По крайности, он обещал это, когда соблазнял уехать в Петербург. Однако возлюбленный Анастасии все реже стал посещать маленький домик, посылая вместо себя людей, а после и вовсе пропал. Бедняжка терзалась предположениями и все же ждала.
В тот день, когда я встретил ее на мосту, к несчастной актрисе явился неприятный господин, мелкий чиновник. Он сообщил ей, что тот, на кого она уповает, с кем связаны все помыслы бедняжки, женат уже более года. Надежды рухнули, рухнула жизнь. Рассудок бедной женщины помутился от горя. Она бежала из дома, желая лишь одного: заглушить боль ценою жизни. Именно в этот миг Господь привел меня на мост, чтобы удержать несчастную от гибельного шага.
Я стал бывать в их домике и, что греха таить, привязался к Анастасии и ее младенцу. Однако она чахла от тоски, и все чаще ее терзала мысль о ребенке. Милое создание, девочка по имени Вера, была ее единственной радостью.
– Что станется с ней, когда я умру? – спрашивала Анастасия, исступленно лаская крошку.
Увы, я тоже был несвободен, моя жизнь также была подчинена долгу, потому визиты к Анастасии были не так часты, как хотелось. Однажды я вынужден был надолго покинуть Петербург по делам службы, а вернувшись, не нашел в домике ни Анастасии, ни ее дитя. Не стану рассказывать, с каким трудом я отыскал Федосью Егоровну. Почтенная женщина поведала мне о том, что Анастасия покинула этот мир, а ребенка куда-то увезли.
– Вы добрый господин, любили ее. Вам я скажу, – добавила Федосья Егоровна крестясь. – Грех-то какой приняла на себя горемычная! Ведь она сама на себя руки наложила. Купила у Архиповны отраву, да и выпила. Уж как мучилась-то, Господи! – Она закрыла лицо передником и добавила: – Я призвала к ней батюшку. Про отраву-то скрыли, она ведь и без того долго болела. Исповедалась, сердешная, и отошла. Все звала своего погубителя. Он появился в доме уже после похорон. Верочку забрал, меня одарил щедро. Поплакал, тут ничего не скажешь. Девочку-то все целовал, а у самого слезы…
Федосья Егоровна ничего не знала о дальнейшей судьбе Верочки. Я и не стал более дознаваться. Анастасии уже ничем не поможешь, а ее дочь была в руках родного отца. Так для меня завершилась эта история. Постепенно все забылось, и тут вы являетесь в мой дом. Вообразите, что я пережил, увидев перед собой юную Анастасию…
Вера была потрясена и уничтожена. У нее не осталось сомнений, что именно Анастасия была ее матерью: крепостная актриса, невольница, погибший талант. А отец, стало быть, отказался от маленькой Веры, иначе почему она не с ним? Кто он, погубитель несчастной Анастасии? Девушка не хотела признаться себе, что в глубине души испытывала некоторое разочарование. Тайна позволяла ей воображать самые романтические истории ее появления на свет. Юная мечтательница давно ждала момента, когда ей откроется имя опекуна, а после и родителей. Она видела в грезах роковую любовь вроде Шекспира и Байрона. Впрочем, история Анастасии оказалась не менее романтичной, но она так прозаически завершилась…
– Не знаю, что и сказать вам, сударь, – нарушила Вера затянувшуюся тишину. – Должно быть, вы правы: Анастасия – моя мать. Однако никто ранее ни словом не обмолвился об этом, я жила в полном неведении все эти годы. Я не знаю, кто был мой отец, а теперь, думается, вовсе не узнаю.
Будкевич определенно намеревался сказать что-то еще, но колебался. Вопросительно взглянув на него, юная гувернантка поднялась с кресел. Константин Яковлевич тоже встал, чтобы проводить барышню до двери. И когда уже Вера присела на прощание в книксене, генерал смущенно проговорил:
– Не судите строго мою жену. Она еще довольно молода и легкомысленна, но вовсе не злодейка. Я, как видите, тоже не образец добродетели, к тому же много старше ее…
Девушке было неловко слышать признание генерала, и она поспешила откланяться, пробормотав:
– Я всего лишь гувернантка, ваше превосходительство. Мое ли это дело?
Она и двух шагов не прошла, как из коридорного мрака вынырнула разъяренная генеральша. Она больно вцепилась в ее руку и потащила девушку на свою половину.
– Что вам надобно от моего мужа, негодная интриганка? – обрушилась Зинаида Семеновна на Веру, едва за ними закрылась дверь. – Что вы делали в его кабинете? На меня доносили?
– Константин Яковлевич сам пригласил меня, чтобы… – Вера смешалась.
– Ну? – остановила свой бег по комнате молодая генеральша.
Девушка оказалась в затруднительном положении, однако тотчас нашлась:
– Чтобы поблагодарить за детей. Его превосходительство доволен мной и благодарил.
– И только? – подозрительно сузила глаза Зинаида Семеновна. – А что вы скажете, если я откажу вам от места?
Оправдывались худшие опасения Веры: генеральша из ревности готова гнать ее из дома.
– И как вы объясните мое исчезновение мужу? – спросила она без энтузиазма.
– А сие не ваша забота, мадемуазель! Найду что сказать, будьте покойны. – Пригрозив, генеральша вдруг успокоилась. – Надеюсь, вы не упомянули о векселе?
– Ничуть.
– И можете поклясться, что мой супруг не строит вам куры? – продолжала допрос хозяйка.
– Помилуйте, Зинаида Семеновна! В чем вы меня подозреваете?
Возмущение девушки было искренне и, верно, несколько успокоило генеральшу. Она опустилась в кресло, огляделась вокруг себя и с внезапной грустью произнесла:
– Ну вот я верная, покорная жена. Вы должны быть довольны. Только не пойму, что вам за выгода от этого?
