Бренда Джойс - Преследование
— Нет, не обсуждали. Когда Уорлок познакомил нас несколько лет назад, в этом не было ни малейшего смысла. Так много лет минуло с тех пор, что разговор о прошлом казался неуместным и провокационным. Моим главным приоритетом была война, но в ту пору я не знал, что ваша жена умрет и вы тут же поспешите вернуть Амелию в свою жизнь.
— Вы говорите так, словно мои намерения постыдны. Вы не правы.
— Амелия простодушна, несмотря на свои годы. — Глаза Лукаса грозно вспыхнули. — Она всегда будет безоговорочно верить на слово каждому — даже вам. И в довершение всех бед вы потеряли жену и глубоко опечалены. Поэтому она сочувствует вам, независимо от того, как черство и неуважительно вы обошлись с ее чувствами десять лет назад! И я знаю, что вы собираетесь воспользоваться этим в своих интересах. Я предупреждаю вас: дотронетесь до нее хоть пальцем — будете иметь дело со мной! Я погублю вас!
Саймон напрягся:
— Вы — патриот. Вы никогда не выдадите меня врагам.
— Вы в этом так уверены? Только прикоснитесь к ней, и сразу поймете, что я — ваш злейший враг.
И Саймон понял, что Лукас не шутит.
— Я пригласил Амелию в мой дом только ради моих детей — не для того, чтобы оскорбить ее или бесчестно поступить с ней. Я во многом раскаиваюсь, Лукас. Я сожалею, что преследовал Амелию десять лет назад, — признался Саймон. Но у него язык не повернулся бы сказать, что он сожалеет о времени, которое они провели вместе. — Но даже тогда я слишком сильно уважал Амелию, чтобы воспользоваться ее наивностью. И естественно, сейчас я питаю к ней не менее сильное уважение.
Саймон говорил уверенно, но его сердце оглушительно колотилось. Прошлым вечером он был на волосок от того, чтобы заняться с ней любовью. С тех пор его неотступно преследовали воспоминания об Амелии, лежавшей в его постели.
— Вы разбили ей сердце! — закричал Лукас.
Напряжение парализовало Саймона.
— Я уже сказал, что раскаиваюсь. Мы с Амелией обсудили прошлое и договорились забыть об этом. Я очень переживаю за своих детей, Грейстоун. И попросил ее занять это место вовсе не сгоряча. Я долго обдумывал это решение. После смерти леди Гренвилл мне понадобился кто-то, кому я смог бы доверить заботы о детях — и в то время, когда я нахожусь в стране, и в период моего отсутствия. И если однажды я не вернусь, то, по крайней мере, буду умирать с сознанием того, что Амелия находится здесь и делает все в интересах моих детей.
— На словах все звучит замечательно, — заметил Лукас. — Но с каких это пор человек вашего круга водит «дружбу» со своей экономкой? И с каких пор двое влюбленных когда-то друг в друга людей могут игнорировать прошлое, которое их связывало?
— Это — не обычное соглашение, — кивнул Саймон. — Но можете вы, по крайней мере, признать, что она замечательно ладит с детьми и мои дети отчаянно нуждаются в ней? Признать то, что я абсолютно прав, доверяя ей их будущее?
— Ей нужны свои собственные дети, — категорично возразил Лукас. — И я собираюсь немедленно приступить к поискам мужа для нее.
Саймон ощутил потрясение, а потом и тревогу. Решение Грейстоуна найти Амелии мужа испугало его.
— О, да это вас не устраивает, как я погляжу!
— Нет, напротив. — Саймон заставил себя улыбнуться. — Я склонен согласиться с вами, Грейстоун. Она заслуживает своей собственной семьи.
Но в эту минуту Саймон мог думать лишь о своих детях. А как же Уильям и Джон? Как же Люсиль?
И как он справится без Амелии?
— В самом деле? — Лукас подошел ближе. — Я хочу взять с вас слово, Гренвилл, что вы не притронетесь к ней. Вы должны пообещать, что не подвергнете ее опасности.
Саймон поймал себя на том, что колеблется. Все, о чем он мог думать в этот момент, — это то, как он сжимал Амелию в объятиях вчера вечером. Сейчас он помнил лишь необычайную, приводящую в исступление потребность быть с ней, это абсолютное безрассудство… В кольце ее ласковых рук не было никакой войны и смерть не шла за ним по пятам.
— Вы не можете дать мне подобное обещание? — потрясенно вымолвил Лукас.
Саймон вспыхнул.
— Мои намерения благородны, — заявил он, осознавая, что не должен позволить очередному моменту безрассудной страсти захватить их. Амелия заслужила большего, чем он когда-либо мог ей дать. — Да, я даю вам слово. Я буду относиться к Амелии с глубоким уважением, которого она, безусловно, заслуживает.
Но даже сейчас, произнося это, Гренвилл понимал, что где-то в глубине души очень не хотел давать такое слово. Зато следующее его обещание шло уже от чистого сердца.
— Я буду беречь ее, Грейстоун. Клянусь. Я умру, лишь бы не подвергнуть ее опасности.
— Хорошо.
Лукас обернулся, когда в дверь постучали и на пороге появился Ллойд с сервировочным столиком. За слугой в комнату вошла Амелия — бледная, с широко распахнутыми, лихорадочно горящими глазами. Ее взгляд снова заметался между братом и Саймоном.
— Боюсь, мне пора, — засобирался Лукас. — Наслаждайтесь своим кларетом, Гренвилл. Амелия, проводи меня.
Она с облегчением перевела дух.
— Как я понимаю, обошлось без кровопролития. Весьма признательна вам за это, — промолвила она, с тревогой взглянув на Саймона.
— У меня нет ни малейшего желания ссориться с вашим братом, — сквозь зубы процедил он и, смягчившись, добавил: — Почему бы вам действительно не проводить гостя до дверей?
Еще раз бросив на него встревоженный взгляд, Амелия обернулась к Лукасу. Саймон молча наблюдал, как они направились к двери. Потом налил бокал вина и разом опрокинул в себя все его содержимое. Его первая клятва сильно смахивала на ложь. Вторая казалась дурным предчувствием.
Закрыв дверь гостиной, Саймон повернулся и посмотрел на себя в венецианское зеркало, висевшее над маленьким мраморным столиком с позолоченными ножками. Почти наступила полночь. Гренвилл одел и стал, не отрываясь от своего отражения, застегивать черный бархатный сюртук. Затем выбелил лицо асбестом — материалом, напоминающим мел, слывшим излюбленным средством многих аристократок, — и слегка накрасил губы. А еще водрузил на голову рыжевато-золотистый парик.
Саймон выглядел очень странно, даже нелепо, — и совсем не был похож на графа Сент-Джастского. Он не сомневался, что эта маскировка выдержит испытание и не позволит окружающим узнать его.
Что же касается задачи ускользнуть из дома, не будучи замеченным, то Саймон все предусмотрел. Ранее, этим вечером, Саймон поделился с Амелией опасениями по поводу якобы начавшегося у Джона жара. Амелия ответила, что ему это показалось, но Саймон твердо стоял на своем: он думает, что младший сын нездоров. И поспешил заверить Амелию, что ему будет спокойнее на душе, если она этой ночью побудет с мальчиками некоторое время — только чтобы убедиться, что Джон здоров. Когда же Амелия засомневалась, опасаясь подниматься наверх, Саймон поспешил сказать, что будет читать в своем кабинете, — и пообещал не путаться у нее под ногами.
