Мой любимый шотландец - Эви Данмор
– Да уж, – согласилась она. – Гостиница с привидениями в суровой глуши.
Люциан хрипло, отрывисто хохотнул, но глаза его заблестели, и внезапно он стал выглядеть почти на свои двадцать девять лет. Сердце Хэтти бухнуло в груди. Так вот каким он может быть веселым…
Искорки в глазах Люциана погасли.
– Тебе нехорошо?
Забота в голосе казалась более интимной, чем страстный поцелуй. Хэтти покосилась на дверь.
– Мне нужно справиться насчет стирки.
Он смерил ее пристальным взглядом и нехотя отпустил.
– Ладно, сходи.
Спускаясь по скрипучей лестнице под взглядами мертвых птиц, она задавалась вопросом, как меняется правда с течением времени. Возможно, Линтон был добрым и достойным мужем, однако совершенно не подходил Кэти. Что касается мужа самой Хэтти, то теперь он богат и безжалостен, но какие из складок на его лице прочертили тяготы, которые обрушились на него в юности? Семена бессердечия могли попасть в его душу, когда он шестилетним ребенком сидел один в темной шахте. Если бы он лучше питался, то был бы выше ростом. Если бы жил при дневном свете, то был бы мягче. Если бы рядом с ним находились ученые умы, а не бедные шахтеры, мог бы рассуждать о литературе изысканным языком. Вспомнив, как Люциан смеялся, как блестели его глаза, Хэтти поразилась его удачливости и масштабу достижений. Что за огромная сила заставляет Люциана каждый день, каждый час бросать вызов судьбе вопреки всем обстоятельствам? Мысль об этом будоражила и возбуждала Хэтти. Ничего с собой поделать она не могла: страстная часть ее натуры хотела Люциана именно потому, что он – это он. Вопрос лишь в том, хватит ли ей сил вытерпеть обжигающее пламя?
Глава 25
Приезд мистера Мэтьюса навеял воспоминания о Лондоне, о прежней жизни, которая теперь виделась словно в тумане. Как и всегда, Мэтьюс был опрятно одет в добротный дорожный сюртук бордового цвета, серые брюки без единого пятнышка и узорчатый жилет. Вид у него был измотанный – наверное, упаковал вещи и покинул Белгравию сразу, как получил телеграмму Люциана два дня назад.
– Не знаю, чем и отблагодарить вас за хлопоты, – сказала ему Хэтти, получив коробку с книгой Джулии Камерон.
– Рад помочь, миссис Блэкстоун. – Он украдкой обвел ее мутным взглядом с головы до ног. – Надеюсь, вы в добром здравии.
Хэтти внезапно поняла, что утром даже не вспомнила про свои украшения – наверное, это бросалось в глаза. Она чуть улыбнулась.
– Вас поселили в бывшую комнату мистера Стюарта – идемте, провожу.
– Через полчаса в обеденном зале, и захвати бумаги, – велел Люциан.
Холодный командный голос мужа слегка потряс Хэтти. Она часто слышала его в первые дни их знакомства, а потом привыкла совсем к другому тону. Мэтьюс же молча подчинился. Идя вслед за Хэтти в свою комнату, он бормотал себе под нос про изобилие чучел и опасно скрипевшую лестницу.
– К паноптикуму скоро привыкнете, – заверила его Хэтти. – Я с таким нетерпением жду лондонских новостей – все газеты здесь двухдневной давности!
Мэтьюс рассеянно ответил, что с удовольствием расскажет. Когда она забрала у него книгу и оставила его обживаться в номере, он снова окинул ее пристальным взглядом, и у Хэтти защипало кожу на затылке.
Вернувшись в свой номер, она открыла книгу и вскоре отрешилась от всего. Джулия Маргарет Камерон фотографировала в основном женщин и детей, и что за необыкновенные портреты у нее получались! Фокус изображений был мягким, но при этом без ущерба для мелких деталей, и это делало простое – изысканным, статичное – эмоциональным. Нужно признать, что выразительные глаза незнакомцев смотрелись невероятно трогательно. Вот она – жизнь! Не сравнить с неуклюжими попытками самой Хэтти запечатлеть ее на холсте. Перевернув последнюю страницу, она сидела в тихом смятении. Люциан совершенно прав – творить искусство с помощью техники можно. Мысли Хэтти стремительно неслись вперед – после шахтеров она сфотографирует суфражисток! Как часто они становятся объектом насмешек и презрения, как часто их представляют уродливыми, мужеподобными, озлобленными? Каждый день. Пусть недоброжелатели увидят прерафаэлитскую красоту Аннабель, спокойную и серьезную Кэтриону, похожую на эльфа Люси и почувствуют себя глупо из-за того, что относились к ним предвзято… Обедать Хэтти не пошла и начала анализировать портреты, чтобы понять, как отдельные детали складываются в нечто столь удивительное.
– Как сейчас обстоит дело с цветной фотографией? – спросила Хэтти у мистера Райта пару часов спустя. – Есть ли к ней интерес?
Кустистые брови Райта удивленно поднялись.
– Полагаю, что да. В этой отрасли трудится очень много художников-миниатюристов.
– Я не про раскрашивание черно-белых снимков, – сказала она. – Меня интересует передача цвета прямо на пластину.
Люциан работал в номере, поэтому они устроились в чулане, который Райт превратил в крошечную лабораторию, принеся днем раньше узкий приставной столик. На нем стоял фотографический аппарат, вокруг лежали всевозможные принадлежности, словно внутренности выпотрошенной добычи. Мистер Райт в своей спокойной и последовательной манере уже заставил Хэрриет запомнить название и назначение каждой детали и, вероятно, собирался ее проверить.
– Я не эксперт по физике, – говорил он, нахмурившись. – Однако знаю, что цвет – всего лишь реакция вещества на свет. Как выяснил Ньютон…
– Я надеялась, что есть какие-нибудь исследования и в нашем столетии, – перебила Хэтти.
– Тогда вам могут быть интересны эксперименты Максвелла, – подумав, сообщил Райт. – Он доказал, что можно создать любой цвет, смешав красный, зеленый и синий свет. Полагаю, имеет смысл поэкспериментировать с цветными линзами, но фотографическая эмульсия также играет роль…
– Смешение света, – пробормотала девушка, – с красками то же самое…
– Почему бы не сосредоточиться на том, что мы понимаем? – предложил Райт и достал маленькую складную грифельную доску. – В проявке фотографии участвуют два химических процесса: один служит для подготовки пластины с помощью желатиновой эмульсии с бромидом серебра – кстати, вот как выглядит его молекула, – сказал он и нарисовал на доске устрашающего вида конструкцию, – другой – чтобы проявлять изображение на пластине.
Услышав про химические процессы, Хэтти облилась холодным потом. Грифельная доска и так напомнила ей о школьных уроках, которые обычно заканчивались для нее слезами и позором. Она выдохнула и подумала о суженом Мари, Хэмише, о малютке Энни и медленно расслабила судорожно сжимающие блокнот пальцы.
– Процесс недавно автоматизировал Джордж Истман, так что нам не нужно утруждать себя приготовлением эмульсии…
Посреди урока в номер ворвались звуки волынки, и сперва Хэтти решила, что ей почудилось. Но потом старые половицы завибрировали в такт топоту ног и стройному реву голосов.
– О господи! – воскликнул мистер Райт, испуганно оглядываясь.
– Как интересно! – восхитилась Хэтти. Внизу наверняка танцевали и пели. В гостинице были люди, которые явно наслаждаются жизнью,
