Юна-Мари Паркер - Дворцовые тайны
— Здесь частный дом, и мне не нравится, когда по нему шатаются чужие люди.
— Не беспокойся, папа. Роланд просто интересуется антиквариатом, — сказала Селия наугад, желая утихомирить отца.
Она оглянулась на Роланда в надежде, что тот скажет что-нибудь веселое и разрядит обстановку, но он только молча вертел в руках поджаренный тост, и по его лицу невозможно было угадать, о чем он думает.
После завтрака, когда на кухне остались только отец и дочь, Эрнест с раздражением заметил:
— Не знаю, зачем тебе нужно было привозить сюда этого молодца. Что тебе о нем известно?
Легкий акцент и то, как он иногда строил фразы, все еще выдавали в нем выходца из Австрии.
— У меня были на него прекрасные рекомендации, — заверила его Селия. — Я лично говорила с несколькими из его прежних нанимателей. В частности, с профессором Артуром Раузом, который, как выяснилось, является крупным ученым-ядерщиком. Так вот он сказал, что нарадоваться не мог на Роланда.
— Тьфу ты! Что этот профессор может знать? Они все живут в своем придуманном мире! Я еще не видел ни одного ученого, который не был бы чокнутым! Я тебе одно скажу, Селия: мне этот Роланд Шоу не нравится.
— О, пап, ты ошибаешься. Просто боишься, как бы кто-нибудь не утащил твои сокровища, — рассмеялась Селия.
Она родилась и выросла в окружении произведений искусства и с детства относилась к ним как к чему-то само собой разумеющемуся. Это относилось и к мраморным статуям в холле работы Тодолини и Фаби-Альтини, и к очаровательной картине кисти Моне с изображением темного пруда с плавающими по воде лилиями, и к инкрустированному комоду и бюро эпохи короля Людовика XV, и к бронзовым лошадям Фреми, Бари и Боннера. Для нее это были просто вещи, не имеющие никакой конкретной цены. Они являлись частичкой ее детства, как особняк и ее родители.
Эрнест, однако, продолжал смотреть на нее хмуро.
— И все же не надо было его сюда приглашать.
Позже в тот же день, когда Селия отдыхала с матерью на веранде, глядя в море на Грейт Скеллиг, Эйлин стала вторить мужу:
— Лучше бы вы приехали одни, как обычно, моя дорогая. Откуда ты знаешь, что этому молодому человеку можно верить?
Селия удивленно взглянула на мать:
— Мам, что ты хочешь этим сказать? Мы наняли его через контору «Робертсон и Шорт», где в свое время брали домашних учителей для Хьюго. Он представил о себе лестные рекомендательные письма. Роланд несколько навязчив, но так бывает со многими людьми, когда они узнают, что я служу при дворе. Знаешь, сколько раз ко мне обращались разные господа и дамы, с тем чтобы я их представила королеве?
Эйлин понимающе кивнула. Даже она никогда не расспрашивала Селию о ее работе, о взаимоотношениях с королевой, о том, какая жизнь течет за стенами Букингемского дворца.
— Ну что ж, — уступчиво проговорила она, хотя было видно, что слова Селии ее не убедили. — Надеюсь, это так, дочка. Об одном молю: постарайся устроить так, чтобы Роланд пореже попадался на глаза отцу. Он ему сразу не приглянулся.
— О Господи… — вздохнула Селия. Она-то думала отдохнуть эти две недели, развеяться, а от нее просят выступить в качестве миротворца. — Я постараюсь, мама, но уверяю тебя, что Роланд замечательный молодой человек. Несмотря на всю свою амбициозность.
— Вот и хорошо, моя милая. — Эйлин поднялась. — Пойду поставлю чай, пока детей нет и в доме царит благословенная тишина.
— Может, лучше я? — Селия внимательно взглянула на мать. В прошлом году Эйлин выглядела не в пример бодрее, да и глаза ее не казались такими затуманенными.
— Нет, посиди на солнышке. Я сама.
С этими словами Эйлин поспешила на кухню, радуясь, что может оказать эту пусть даже пустяковую услугу своей любимой дочери.
— Нынче Селию нельзя огорчать, — бормотала себе под нос Эйлин, ставя на плиту воду. — Ах, если бы я знала сорок пять лет назад… Господи, да если бы я тогда догадывалась, что Эрнест… — Она выставила на поднос красивый чайник с розочками, две чашки и кувшинчик с молоком! — Грехи отцов наших… Боже мой, Боже мой, грехи. Как он мог жить со своей совестью все эти годы?..
А Селия сидела на террасе, глядела на море, искрящееся на солнце и напоминавшее пестрый ковер, расшитый сапфирами, и думала, что Килфраш — это поистине земной рай.
Профессор Артур Рауз всегда спал неважно. Он считал, что ему повезло, если удавалось забыться хотя бы на три мимолетных часа. Порой же он не мог сомкнуть глаз до четырех-пяти часов утра. Натруженный мозг упрямо продолжал искать ответы на проблемы, возникавшие на работе. В другие дни дрема буквально валила его с ног вечером, но уже через два часа он вскакивал, словно разбуженный по тревоге.
Сегодня именно так и случилось. Он неожиданно сел на постели в два часа ночи и первым делом ощутил, как сильно ухает в груди сердце. Мучило какое-то нехорошее предчувствие. Он лег совсем недавно, в полночь. Профессор упал обратно на подушки и издал громкий стон. Господи, он так устал сегодня! Что же его, черт возьми, разбудило?
Какое-то время он молча лежал в темноте, вспоминая покойную жену, с потерей которой все никак не мог примириться и без которой тяжко страдал. Потом стал думать о Томе, отосланном в специальную школу для детей с задержками в умственном развитии. Профессор сильно скучал по сыну.
Когда часы показали три, он понял, что сегодня ему уже не заснуть и что будет лучше, если он поднимется, выпьет чаю и, может быть, взглянет на копии рабочих чертежей. Боеголовка скоро должна была поступить в производство, но профессор хотел внести кое-какие поправки. Так почему бы не заняться этим сейчас? «Как ни крути, а нельзя сказать, что я клюю носом», — невесело усмехнувшись, подумал он.
Спустившись в кухню, он поставил чай, налил себе чашку, вдохнул приятный аромат и отправился в кабинет. Это была уютная комната. Вдоль стен тянулись книжные полки, а у окон, выходивших в сад, стоял большой рабочий стол. Задернув поплотнее темно-зеленые бархатные шторы, профессор включил в кабинете свет и подошел к сейфу. Ему вспомнилось, как в начале года он не раз засиживался здесь по ночам и это приносило свои плоды. Однако в последние месяцы он неизменно стремился удержаться от соблазна. Когда работаешь почти двадцать четыре часа в сутки, рано или поздно совершишь ошибку и что-то проглядишь. Как говорится, из-за деревьев и леса не увидишь.
Открыв сейф, он стал шарить в нем рукой в поисках хорошо знакомой синей папки, в которой хранились копии чертежей. Но рука все время натыкалась на другое: личные документы, паспорт, страховые полисы, сертификаты владельца акций… Синей папки нигде не было. У профессора по коже пробежали мурашки, и он почувствовал приближение страха. Он всегда держал синюю папку на верхней полке. Может быть, в последний раз положил на нижнюю? Он три месяца не прикасался к чертежам и за такое время, конечно, мог забыть… Но зачем ему класть папку не туда, куда он клал ее всегда? Ему стало по-настоящему страшно, и он стал лихорадочными движениями выгребать с обеих полок сейфа все содержимое.
