Юна-Мари Паркер - Дворцовые тайны

Юна-Мари Паркер

Дворцовые тайны

Посвящается покойному Арчи Паркеру, без участия которого создание этой книги было бы невозможно.

1

Лето 1990

Самый внушительный вид среди прочих пригласительных открыток, разложенных на каминной полке, имела, безусловно, присланная из Букингемского дворца. Плотная белая карточка выделялась своей благородной простотой. Если другие были окантованы аляповатой позолотой, фигурно обрезанными краями или, наконец, причудливо расписаны, то карточка от королевы привлекала элегантностью исполнения. Черные печатные буквы, небольшой позолоченный оттиск английской короны в центре, а под ним инициалы «ЕIIР» (Елизавета II Регина)

Ниже были слова: «ОТ ИМЕНИ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ЛОРД КАМЕРГЕР ЕЕ ДВОРА ИМЕЕТ ЧЕСТЬ ПРИГЛАСИТЬ…» Дальше синими чернилами от руки было вписано «Миссис Джаклин Давентри» и уведомлялось, что ее просят быть в среду 4 июля на чае у королевы в Букингемском дворце. Прием назначен на лужайке дворцового парка и должен пройти с четырех до шести часов вечера. В левом нижнем углу пригласительной карточки указывалась форма одежды. «Леди: платья и шляпы. Джентльмены: утренние визитки,[1] мундиры или костюмы». В противоположном углу открытки значилось условие, от которого у многих стремившихся попасть на этот прием в душу закрадывался холодок: «Если позволит погода».

Джеки Давентри легла вчера по обыкновению очень поздно и поэтому с неохотой поднялась с постели. Она уже неоднократно бывала в Букингемском дворце. Сначала вместе с отцом, который состоял американским послом при Сент-Джеймском дворе в конце семидесятых, а потом и сама по себе в качестве ведущей светской хроники журнала «Сэсайети». «Если позволит погода», она настрочит отчет об этом королевском чаепитии, опишет его всех красках для непосвященных, не забудет отметить бархатные зеленые лужайки, безупречные цветочные бордюры, эстраду на берегу озерца, где расположится оркестр Королевской конногренадерской гвардии и будет играть известные вещи, большие белые шатры, где гостям подадут чай, кофе со льдом, а также деликатесные сандвичи и пирожные.

Джеки пересекла комнату, отодвинула желтые шелковые занавески на окнах и выглянула наружу.

Когда полтора года тому назад Ричард Давентри, с которым она прожила в браке девять лет, бросил ее ради Стеллы Мортон, он согласился оставить Джеки их викторианскую квартиру в качестве, так сказать, частичной компенсации. Она была слишком просторной для нее одной, но Джеки очень хотела заполучить ее, в основном из-за ее месторасположения.

Дом в Найтсбридже, в пяти минутах ходьбы от «Харродза»,[2] тыльной стороной выходил в Гайд-парк, и с балкона гостиной открывался чудесный вид на Серпантин,[3] петлявший среди дубов, буков и платанов. Густые кроны высоких деревьев кое-где соприкасались и образовывали нечто вроде естественных козырьков, под которыми можно было насладиться тенистой прохладой.

Джеки распахнула застекленные двери и нахмурилась. За крыши домов цеплялось плотное серое одеяло облаков, и весь Лондон был затянут промозглым туманом. Внизу в парке трусили по аллеям немногочисленные любители утренних пробежек. Намокшая ткань спортивных костюмов прилипала к их телам, словно вторая кожа. Среди смельчаков было и несколько владельцев собак, которые тяжело ступали по высокой мокрой траве, съежившись под зонтиками. При такой погоде чаепитие на открытом воздухе в парке Букингемского дворца представлялось весьма сомнительным.

Вернувшись в комнату, в которой, несмотря на лето, было холодно и неприютно, Джеки включила телевизор и стала ждать прогноза погоды. Если прием у королевы отменят, светскую колонку следующего номера «Сэсайети» придется заполнить чем-нибудь другим. Благо, в материале Джеки недостатка не испытывала. Только вчера она побывала на пяти званых вечерах, да и сегодня ее звали дамы, которые устраивали приемы и требовали, чтобы о них также упомянули в журнале. То, что поначалу казалось Джеки развлечением, вылилось в серьезную работу, занимаясь которой она фактически не знала ни минуты отдыха. В свою очередь, это принесло Джеки известность в среде пишущей братии. У нее самой уже стали брать интервью, просили объяснить читателям, что такое «светский репортер» и с чем его едят. Ее приглашали в такие места, куда не удавалось попасть другим журналистам. Не далее как на прошлой неделе в «Дейли мейл» процитировали ее признание: «Рабочий день у меня начинается в шесть часов вечера, а бальных платьев в моем гардеробе больше, чем другой одежды». Немногие ее собратья по перу могли сказать про себя то же самое.

Удобно устроившись на диване и устремив взгляд на экран телевизора, она стала ждать. Если прием отменят, она не очень расстроится. Но Джеки знала, что совсем другая реакция будет у остальных приглашенных. Наряды, купленные специально для такого случая, уберут в шкаф. Красочные эпитеты, заготовленные для описания королевского чаепития в кругу знакомых, останутся невысказанными. А изящные пригласительные открытки от королевы вклеят в семейные альбомы для потомков, которым, впрочем, и рассказать-то будет нечего.

— Привет! Что-то ты рано поднялась.

Джеки обернулась и увидела своего младшего брата Кипа, стоявшего на пороге. Он уже был одет и приветливо ей улыбался.

— Ну, как спал? — спросила Джеки, улыбаясь в ответ. Кип Армстронг приехал по делам из Бостона на пару недель, и она была ему очень рада. Из своих трех братьев Джеки любила Кипа больше всего; с детства брат и сестра были очень близки, несмотря на то, что во многом являлись антиподами.

— Как сурок. — Он скосил глаза на телевизор. — Что там?

— Жду прогноза погоды. Сегодня у Бука[4] хотят устроить прием, но его, конечно, отменят, если дождь не прекратится.

Кип, долговязый и немного нескладный добродушный здоровяк, опустился на диван рядом с сестрой.

— Давай иди. Лопай огуречные сандвичи. Кланяйся. Расшаркивайся перед членами королевской семьи. А у меня лично — другие интересы.

— Это точно! Как сейчас помню, какой ты поднимал шум всякий раз, когда нам с родителями нужно было идти на какой-нибудь прием. И вообще ты самый несветский человек на свете, — снисходительно проговорила Джеки.

Кип пожал плечами.

— Наверно, реакция на весь тот кошмар, который довелось пережить, когда отец работал здесь. Помнишь, как нас муштровали родители? Нельзя делать того, сего, этого! Будь паинькой, Кип, веди себя прилично! Как будто в противном случае разразился бы дикий международный скандал или даже началась бы третья мировая война.