Сюзанна Энок - Сердце ждет любви

Стягивая перчатки, она пошла по коридору.

— Где мы можем поговорить? — спросила она тем же напряженным тоном. Брэм указал на ближайшую дверь:

— В моем кабинете. Хочешь чаю или чего-нибудь? Кофе? Кларета?

— Я ненадолго. — Она вошла в кабинет.

Со смешанным чувством беспокойства и изумления Брэм подозвал Хиббла.

— Кто бы ни пришел ко мне, будь это сам король, запрещаю меня беспокоить.

Дворецкий наклонил голову:

— Слушаюсь, милорд.

Войдя в кабинет, он сразу же закрыл за собой дверь и запер ее. Было ясно, что сегодня Розамунда не заботилась о своей репутации, да и он тоже хотел лучше понять причину ее поступка, чем его последствия.

— Что случилось, Роуз?

— Откуда у тебя это кольцо?

Проклятие! Когда логика оказывалась бесполезной, он всегда заменял ее бравадой.

— Это мое кольцо.

Розамунда взмахнула рукой. Брэм перехватил ее прежде, чем она смогла ударить его. Не выпуская ее руку, он притянул ее к себе и посмотрел в ее ярко-зеленые глаза.

— Не бей меня.

— Черный Кот — это ты! Как ты смеешь приходить ко мне, клянясь, что изменился и что отныне будешь всегда делать добро, а сам в это время обкрадываешь людей?!

— Я никогда в жизни не говорил «всегда», — ответил он, отпуская ее, пока ее гнев не перешел в панику. Ее уже достаточно пугали. — А почему возвращение моего кольца делает меня Черным Котом?

Она снова приблизилась к нему:

— Не обманывай меня, Брэмуэлл Лаури Джонс! Я доверила тебе свою жизнь.

Он задумался на минуту, видя, как глубоко под внешним беспокойством скрывается ярость. И обида, и боль. Воль, которую причинил он.

— Ладно, — медленно произнес он. — Да. Я — Черный Кот.

— Почему? — воскликнула она, и слезы подступили к ее глазам. — Тебе незачем отнимать что-то у других.

Брэм свел брови. Отказ от прежней жизни и объяснение причин были совершенно разными понятиями, начал осознавать он.

— Сядь.

— Я не хочу сидеть! Ты мне расскажешь, что…

— Расскажу, — перебил он ее. — Это займет минуту. Я очень долго был глупцом.

Еще раз с подозрением посмотрев на него, она села, выбрав место поближе к двери, вероятно, для того, чтобы легче было сбежать. Брэму это не понравилось, но он мог ее понять. Он развернул стоявший рядом с ней стул так, чтобы видеть ее лицо, и уселся сам.

— Я должен немного вернуться в прошлое, иначе это будет трудно понять. Так что потерпи, ладно?

Розамунда кивнула:

— Хорошо.

— Спасибо. Я не привык исповедоваться. — И ему страшно хотелось выпить, хотя это мало бы помогло в данную минуту. — Когда мне было шестнадцать, — заговорил он, — я чем-то рассердил герцога. Точно не помню, чем именно, кажется, я подрался в школе. Во всяком случае, мое поведение поставило его в неловкое положение, и он вызвал меня в Лондон, где популярно объяснил, какое место я занимаю в семье. Меня зачали только потому, что требовался второй сын — на случай если с первым что-то произойдет.

— Я сожалею, Брэм, но в этом нет ничего необычного. Ситуация достаточно типичная.

— Я это знаю! — резко сказал он, затем постарался сдержать свое возмущение, навеянное неприятным воспоминанием. — И знал практически со дня своего рождения. Но Огаст только что женился, а я никогда не подходил под клише «образцовый ученик». «Истинное наказание» — так называл меня, насколько я помню, мой учитель. А вместе с ним и герцог. Когда Огаст произвел на свет наследника, я стал совершенно бесполезен для семьи. Хотя и до этого события я чувствовал себя точно так же. Отец сравнивал меня с парой сапог, которые он не любил, но хранил под кроватью на случай, если хорошая пара износится так, что ее нельзя будет починить.

— Это было жестоко, — сказала она уже более спокойным тоном.

— Я тоже так думал. В ответ я решил стать парой сапог — неудобных, слишком больших по размеру и полных колючек, — которые бы ранили его ноги, мешали ходить, как бы он ни старался не замечать этого. Спустя пару дней я разыскал Кингстона Гора и все рассказал ему. Он согласился стать моим ментором.

— Ты связался с ним, когда тебе было шестнадцать?

— И очень охотно. Я проложил себе путь через все смертные грехи и большинство не одобряемых обществом пороков. — Он пожал плечами. — Это привлекло внимание герцога, что я и считал своей целью. Левонзи угрожал лишить меня поддержки или заставить вступить в армию. Последнее ему удалось. У меня был тогда единственный друг. Он тоже вступил вместе со мной в армию, и в минуту опасности это помогло мне сохранить на плечах свою голову… то, что я познакомился с Фином Бромли, по-видимому, немного исправило меня.

— А Салливан Уоринг?

— С ним я встретился несколько лет назад. Хочешь знать, что было дальше?

Роуз кивнула. Брэм пристально посмотрел на нее:

— Сначала дай мне слово, что то, что я расскажу, останется между нами. Оценивай, как хочешь мои глупости, но не касайся моих друзей.

Она взглянула на него:

— Ладно, даю тебе слово. Дружба — это святое.

— Ну слушай. Когда Салливан вернулся с континента, он обнаружил, что пропали картины его матери. Я рассказал ему, когда и где обнаружил некоторые из них, он выкрал их. Тебя тогда не было в Лондоне, но, по-моему, газеты дали ему прозвище Мародер из Мейфэра.

— Боже милостивый!

— Значит, ты слышала это имя?

— Да… В тот год мама отказалась отпустить нас в Лондон из-за участившихся краж.

— Но он больше этого не делал. Однако в прошлом году Фин оставил армию, чтобы помочь своему брату. По ряду причин, о которых я не стану сейчас говорить, он проехал Суссекс под видом разбойника с большой дороги.

— У тебя… интересные друзья.

— Да. Их поступки подали мне блестящую идею — проникать в дома некоторых друзей герцога и избавлять их от нескольких безделушек. А потом я рассказал герцогу о том, что делаю. Он страшно разозлился. Вот поэтому-то у меня сейчас нет денег, чтобы заплатить Косгроуву за тебя.

— И в результате он лишил тебя поддержки.

— Да он лишил бы меня и головы, если бы нашел способ сделать это, не поднимая шума. Но если это имеет для тебя значение, я прекратил кражи. Вчера ночью я сделал это в последний раз: вернул свое кольцо. Черный Кот больше не появится.

— Почему ты решил остановиться?

— Потому что я встретил девушку, которая имела законные основания презирать собственную семью. Но она захотела оставаться верной родным намного дольше, чем следовало бы, — просто потому, что считала это правильным. Это заставило меня понять, что я был идиотом, превратился в пустого болтуна, в чем меня и обвиняли.