Екатерина Мурашова - Звезда перед рассветом
– Да, да, да, ты знаешь, что я не выношу чужих прикосновений! – пробубнил Адам, уткнувшись носом в грубое сукно, пахнущее мокрой псиной. – Ты помнишь, как в первом гимназическом классе наш милейший словесник, Тарас Игнатьевич Перепечко, желая утешить, приобнял меня за плечи, а я укусил его за палец… но я должен же почувствовать наконец, что ты – настоящий!
– Ничего, ничего… Конечно, Адамчик, я настоящий, – Арабажин отстранился, держа Кауфмана за плечи, заглянул ему в лицо и, поколебавшись долю секунды, жесткой ладонью стер выступившие сквозь зажмуренные веки друга слезинки.
Адам содрогнулся всем телом и отвернулся. Минута слабости миновала.
– Так ты что, сбежал от жандармов? – глухо спросил он. – На нелегальном положении? Что за личина? Агитатор в войсках?
– Не совсем так. Но светиться мне в любом случае не стоит.
– Едем ко мне в клинику. Там ко всему привыкли и никто не спросит. Скажу: с фронта на консультацию.
– Хорошо, едем.
* * *– Воистину: встать напротив окна и выть на луну. Право каждого: валяться в канаве, – сказал поэт и писатель Арсений Троицкий старшей медсестре частной психиатрической клиники «Лунная вилла» Варваре Тарасовне.
Варвара Тарасовна молча кивнула. Ее трудно было чем-нибудь удивить, к тому же в ее вязании настало время поворачивать пятку, что требовало некоторой сосредоточенности.
– Как вы полагаете: огонь, который горел, может догореть… совсем? Или, если от него ничего, совсем ничего, ни малейшей искорки не осталось, значит – что-то было не так с самого начала? Но ведь я был талантлив… был, несомненно… Так Адам Михайлович, вы говорите, будет?
– Наверняка я вам не скажу, – Варвара Тарасовна закрыла последнюю петлю. – Но обыкновенно после лекции приезжает и еще часика два-три журналы читает или за бумагами сидит…
Ехали на извозчике. Сначала их сопровождали зеленые призрачные огни, бегущие по трамвайным проводам. Потом потянулись маленькие дома с окошками в крестовых переплетах.
– Да что ж это такое?! – Аркадий изумленно оглядел уютный холл с окном в наклоненной крыше, опустил руку в бассейн, из которого глупо таращились на него золотые рыбки, погладил лист склонившейся к бассейну пальмы. – С ума сойти – «Лунная вилла» – твоя воплощенная мечта!.. Адам, признавайся, ты ограбил банк?
– Нет, Аркадий. Я никого не грабил. Все произошло благодаря тебе.
– Благодаря мне?! Ты сошел с ума! Меня же не было, я погиб…
– Но прежде успел прислать ко мне за справкой Раису Овсову. Помнишь?
– Да, конечно. Возлюбленная бедного Луки. Он…?
– Скончался от ран, не доехав до Петербурга. Выяснить это удалось не сразу. Раиса Прокопьевна довольно долгое время провела в Петербурге. Мы, можно сказать, успели подружиться…
– Гм-м… Бедный Камарич… Бедная Соня…
– Аркаша, немедленно извинись!
– Прощу прощения, – склонил голову Арабажин. – Так вы подружились и…
– В числе прочего я, конечно, рассказывал Раисе Прокопьевне о своих планах по созданию клиники для лечения душевнобольных, построенной на самых передовых принципах, и одновременно пригодной для исследования природы человеческой психики… Каковы же были мои изумление и радость, когда буквально вскоре после отъезда Раисы Прокопьевны я получил от нее письмо с предложением открыть клинику на ее пожертвования и в честь ее покойного мужа…
– «Лунная вилла» имени купца Овсова… Изрядно! –
Аркадий от души рассмеялся. Адам смотрел почти с обидой. Луна с любопытством заглядывала в верхнее окно.
– Раиса Прокопьевна очень богатая и одновременно чрезвычайно душевная женщина…
– Я знаю, Лука рассказывал мне, – кивнул Аркадий. – Может быть, тебе будет интересно узнать, что ее муж был не только купцом, но и сектантом, а она сама – сектантская «богородица».
Адам растерянно молчал.
– Но какая, в сущности, разница! – продолжал Аркадий. – Главное, что сбылась твоя мечта…
– Да. Война изменила соотношение цен на недвижимость. Я задешево приобрел требующий ремонта особнячок на окраине вместе с большим запущенным садом и ты видишь, что…
– Адам Михайлович, как хорошо-то! А я уж думала, что напрасно человека обнадежила и вы не приедете вовсе – вас тут второй час дожидаются… – Варвара Тарасовна, чуть переваливаясь, спускалась по лестнице и буквально светилась улыбкой навстречу молодому врачу.
– Господи, как не вовремя! – поморщился Адам. – Наверняка какой-нибудь хронический неврастеник… Варвара Тарасовна, дорогая, я очень занят, у меня сложный случай… Нельзя ли теперь как-нибудь отослать его: сказать, что я не приехал, сломал ногу по дороге, меня растерзали на лекции, и пригласить хоть на завтра…
– Нет, нет, драгоценный Адам Михайлович, у вас никак не получится отослать меня, – пророкотал сверху густой баритон Арсения Троицкого. – Мне срочно, срочно нужна ваша консультация, иначе я не знаю, что с собой сделаю! Я не ел два дня. Жаннет буквально выгнала меня сюда… Но я согласен делиться вашим драгоценным вниманием с… Боже мой! Кого я вижу! Доктор Арабажин! Сколько лет… Но… Позвольте! Вы же… Адам Михайлович говорил мне… Вы…
– Да, да, – спокойно кивнул Аркадий. – Доктор Арабажин погиб при пожаре санитарного поезда. Вольноопределяющийся Аркадий Январев, к вашим услугам. Надеюсь на ваше понимание.
Троицкий подтянулся, внимательным и острым взглядом оглядел обоих друзей.
– Понимаю, – кивнул он. – Не стану мешать. Будьте спокойны на мой счет: в доносчиках и болтунах никогда не числился.
– Спасибо, Арсений, – просто сказал Январев. – Адам, может быть, если уж так все вышло, мы теперь все вместе выпьем чаю?
– Но почему же только чаю?! – мигом оживился Троицкий. – Я знаю тут неподалеку одно чудесное местечко…
– Только чай и только в моем кабинете! – строго сказал Адам. – Арсений, вы помните о состоянии своей печени?
– Увы мне… – снова понурился Троицкий.
Аркадий улыбнулся, а Варвара Тарасовна отправилась будить служителя и организовывать чаепитие. Для Адама Михайловича («вернется с лекции непременно голодный!») у нее были припасены в кастрюльке любимые им домашние тефтельки с перчиком, но при нынешнем обороте событий они становились неактуальными…
– Все дело в том, что обычным людям чрезвычайно сложно уразуметь, как устроена душа творческого человека и что в ней происходит, – сказал Троицкий, почесывая морщинистый подбородок разместившейся у него на коленях Гретхен. – Художников всегда не понимали.
– А с плотниками как? – спросил Январев, отхлебывая горячий чай.
