Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
Герберт вышел из-за письменного стола и подал матери руку, чтобы ввести ее в комнату, но она его оттолкнула.
– Оставь, – сказала она резко. – Я вовсе не намерена здесь оставаться, а желаю только знать, как мог возникнуть такой нелепый слух?
Он ответил не сразу. Хотя мать и была кругом виновата, ему было жаль ее – теперь ей приходилось пить горькую чашу до дна.
– Милая мама, люди говорят правду: вчера действительно состоялась помолвка фрейлейн фон Таубенек с принцем X.
Дверная ручка выскользнула из руки, и советница едва устояла на ногах.
– Так это правда? – проговорила она, задыхаясь и проводя рукой по лбу, будто чувствуя, что мысли ее путаются. – Правда? – повторила она и, бросив молниеносный взгляд на сына, всплеснула руками, разразившись истерическим смехом. – Ловко же тебя провели!
Он сохранял полное спокойствие.
– Меня не провели, я сам устроил эту свадьбу, – возразил он без малейшего раздражения и кратко изложил ей суть дела.
По мере того как он говорил, она все больше от него отворачивалась, злобно покусывая губы.
– И все это я узнаю только теперь? – спросила старая дама через плечо дрожащим голосом, когда он замолчал.
– Могла ли ты пожелать, чтобы твой сын разболтал вверенную ему тайну? Я боролся с твоим заблуждением, как мог, несколько раз объясняя тебе, что совершенно равнодушен к фрейлейн фон Таубенек и что никогда не женюсь без любви. Но на все мои уверения ты отвечала таинственной улыбкой и пожатием плеч.
– Потому что, видя, как Элоиза преследовала тебя своими взглядами и…
Он покраснел, как девушка.
– Я-то тут был ни при чем, и ты не можешь сказать, что я отвечал ей тем же. Фрейлейн фон Таубенек – красивая девушка и знает об этом, ну вот и кокетничает со всеми. Такие взгляды ничего не значат, ни к чему не обязывают и не производят на меня никакого впечатления. Но ты-то должна знать, что это не более чем легкий забавный флирт, который многие считают позволительным. Несмотря на все это, фрейлейн фон Таубенек будет хорошей женой – порукой в этом ее необыкновенное душевное спокойствие.
Дверь захлопнулась, и старая дама с бледным расстроенным лицом опять скрылась в своей спальне. Час спустя горничная была послана в модный магазин, а кухонный работник с шумом стаскивал с чердаков чемоданы и баулы – госпожа советница уезжала к сестре в Берлин.
И когда около полудня в город прибыл советник и восходил под руку с сыном по лестнице лампрехтовского дома, навстречу ему спускалась его жена в шубе и шляпе, чтобы ехать с прощальными визитами. Всем знакомым она говорила, что давнишнее горячее желание послушать хорошую оперу и концерты непреодолимо влечет ее в Берлин. При этом она слегка касалась события в Принценгофе, но говорила о нем с улыбкой, как о давно известном ей деле, которому должны искренне радоваться все добрые люди. Более близким знакомым она шептала на ухо, что вполне понимает первоначальное сопротивление князя X. – не всякий согласится ввести в свое семейство дочь бывшей балерины. С ее отъездом тишина и мир воцарились на несколько дней в старом купеческом доме, но вслед за тем опять разразилась буря, которая потрясла его обитателей.
Рейнгольд должен был наконец узнать об изменениях в семейных отношениях. Старый советник и Герберт сообщили ему об этом с величайшей осторожностью, но все равно это открытие произвело действие внезапно разорвавшейся бомбы.
Рейнгольд пришел в страшную ярость, кричал, топал ногами и жестоко обвинял своего покойного отца. Однако его страстный протест нисколько не помог и он должен был в конце концов покориться обстоятельствам.
С тех пор Рейнгольд еще больше отдалился от семейства. Даже обедал один в своей комнате из боязни встретить когда-нибудь в столовой маленького брата, потому что с «этим мальчишкой» он решил никогда в жизни, даже если доживет до ста лет, не вступать ни в какие отношения и постоянно повторял это.
Домашний врач грустно улыбался, слыша эти слова – ему лучше всех было известно, как безосновательны надежды его пациента на долголетие.
Он потребовал, чтобы родные относились к нему как можно уступчивее и снисходительнее, что они всеми силами и старались исполнить. Маленький Макс никогда не попадался ему на глаза. Но дверь на чердак пакгауза не была заделана, и через нее поддерживалось самое живое общение между главным домом и пакгаузом.
Советник от души полюбил чудесного мальчика, будто и он был сыном его покойной дочери. Герберт принял на себя роль его опекуна.
В городе и округе открытие тайны лампрехтовского дома наделало действительно много шуму. Происшествие это на долгое время стало темой дня, возбуждая оживленные споры не только в клубах и дамских кружках, но даже в пивных. О Лампрехтах судачили везде. Но все эти пересуды нисколько не влияли на мирное времяпрепровождение в комнате деда – в красной гостиной.
Ежедневно там собирался тесный кружок людей, связанных между собой искренней любовью. И «дама с рубинами» смотрела со стены радостно сиявшим взором, с улыбкой на устах, на эту картину согласного единодушия между стариками и молодыми.
– Демоническая красота этой женщины так захватывает, что просто страшно становится смотреть на портрет, – сказала однажды вечером госпожа Ленц, сидя рядом с тетей Софи, которая вышивала на салфетке монограмму Маргариты, готовя ей приданое. Под портретом стояла лампа, свет ее падал на фигуру молодой женщины, которая как живая выступала из рамы, и казалось, вот-вот откроет рот и примет участие в разговоре.
– Моя бедная Бланка погибла от чар этой женщины, не переставшей ее преследовать и тогда, когда она уехала далеко от этого дома, – добавила старуха сдавленным голосом. – Любимым украшением дочери стали рубины, что сверкают в темных волосах на портрете, и говорят, что в бреду, перед смертью, она все боролась с красавицей Доротеей, которая хотела увести ее с собой.
Герберт встал и отодвинул лампу, «Дама с рубинами» опять скрылась в полумраке.
– Я спрятал, запер сегодня рубиновые звезды. Ты их не наденешь никогда! – сказал он Маргарите.
Она улыбнулась.
– Ты разделяешь суеверие Бэрбэ?
– Нет, но я боюсь «ве́сти богов»[11]. Пусть лучше кровавый блеск страшных камней будет скрыт от глаз.
А Бэрбэ в то же самое время говорила прислуге на кухне:
– Мне не нравится, что наш мальчик должен приходить сюда каждый день по коридору. «Дама с рубинами» принуждена была унести своего ребенка с собой в могилу, а теперь у Лампрехтов такой здоровый, красивый наследник – это ее, наверное, сердит.
– Прикусите-ка ваш язык, Бэрбэ, – сказал работник. – Вы ведь обещали никогда больше не говорить об этом.
