Филиппа Грегори - Меридон, или Сны о другой жизни

Уилл Тайк может потратить полдня на то, чтобы показать мне поместье, но я видела, что этот мирок прекрасно обходился без меня шестнадцать лет. Они не только привыкли жить без владельца, но и предпочитали такой путь. Я не казалась им долгожданной, наконец приехавшей хозяйкой. Я была незваной сиротой, явившейся неизвестно откуда. Мой так называемый опекун управлялся здесь наилучшим образом.

Если это так, подумала я, то я ведь могу и уйти. Но не так, как уезжает леди, не захотевшая жить в деревне. Нет, это не для меня. Я обстригу волосы, стащу в гостиной серебро и те хорошенькие маленькие портреты, которые я видела на стене, и что-нибудь еще такое же легкое и сбегу однажды ночью. Потом я наймусь грумом к какому-нибудь хозяину и буду работать с молодыми лошадьми. Ни для чего другого я не гожусь.

Я не хочу жить жизнью цыган, к тому же та старуха в Солсбери сказала мне, что я не цыганка. Я никогда не вернусь и в цирк, мне не вынести даже знакомого запаха опилок, которыми посыпают арену. Я не смогу работать там, но я не смогу жить трудной манерной жизнью среди этих чинных людей, в этой деревне, где почему-то платят старикам, хотя они не работают, и даже не прогоняют с земли сквоттеров. Я найду для себя что-нибудь другое. Другую жизнь.

Кей, опустив голову, перешел в галоп, и вот мы уже преодолели последний подъем. Поток солнечного света ослепил меня, а в уши полилась звонкая песня жаворонка, которая слилась с мелодией, звучащей в моем сердце. Над изумрудной травой распростерлось бледно-голубое, все в маленьких пушистых облачках небо. Я повернула лошадь и отыскала глазами Вайдекр-холл.

Я нашла его сразу. Его каменные стены выделялись среди зелени парка, как кусочек свежего масла на фаянсовом блюде. Я отчетливо различала круглую башенку гостиной и террасу. Парк казался сплошным зеленым ковром, как будто сотканным из тончайшей шерсти, и только темные сосны были более заметны на фоне молодой листвы.

У подножия холма виднелась деревня. Моя деревня. Та, которую знала и любила моя мама, и сейчас я смотрела на нее ее глазами. Именно это место я видела во сне почти каждую ночь. Это был мой дом. Я шла к нему так долго, и сейчас я нахожусь в самом сердце моей земли.

Я глубоко вздохнула. Меня овевал ветер, всегда дующий на вершинах. Я не хотела уходить отсюда, мне была нужна именно она, эта земля, и хотя уже было слишком поздно, но я желала ее, как может мужчина желать давно оставившую его женщину.

Уилл подъехал ко мне и остановился рядом.

— Это ваша земля, — указал он кнутом. — Холмы, на которых мы сейчас находимся, тоже принадлежат вам, они тянутся миль на двадцать на север и примерно миль на десять на запад. Дальше уже идут земли Хаверингов. Вся эта долина принадлежит вам.

Я не могла оторвать глаз от расстилавшегося перед нами волшебного пейзажа. Трава у наших ног была шелковистой, как волосы, и пестрела небольшими островками фиалок и первоцвета.

— Мы часто бываем здесь, — сказал Уилл, проследив за направлением моего взгляда. — Из первоцвета мы делаем вино, а в майские дни мы приходим сюда встречать зарю.

Я молча кивнула. У меня было весьма отдаленное понятие и о майских играх, и о встречах зари.

Именно об этом месте я всегда мечтала, говорила я самой себе. Оно мне снилось с тех пор, как я себя помню. Всю жизнь я стремилась попасть сюда.

Уилл тронул лошадь, и она на шаг приблизилась ко мне. Он прикрыл мою ладонь своей мозолистой рукой. Я вздрогнула, и Кей подался назад.

— Здесь не совсем так, как вам бы хотелось? — мягко спросил он. — Все на свете меняется, и пока вы мечтали об этом месте, оно сильно изменилось. Мы стараемся все делать разумно и по-новому, но вместе с тем это часть давних традиций. Раньше простые люди сами выбирали, как им хозяйничать на земле и зарабатывать свой хлеб, они жили вместе, как одна семья. И, Сара, как ни странно это звучит сейчас, я думаю, что мы могли бы стать для вас той семьей, которой вы пока лишены.

— У меня нет никакой семьи, — покачала я головой. — Я мечтала об этой земле, а не о вас или Джеймсе Фортескью. Все близкие мне люди умерли, и вы говорите, что они мне не были даже родственниками. Мои настоящие родственники… они умерли тоже. У меня нет никого, да мне никто и не нужен. Я только хочу жить в этом месте.

Уилл пожал плечами, убрал руку и, отодвинув лошадь на два шага, предоставил мне наслаждаться пейзажем в одиночестве.

Через некоторое время он снова обратился ко мне, на этот раз церемонно вежливо:

— Хотите, поскачем по хребту возвышенности, а затем свернем на общественную землю к вашему дому? Или вы предпочли бы еще раз осмотреть деревню?

— Нет-нет, потом домой. — Затем я взглянула на солнце: — Во сколько они садятся обедать?

— В шесть, — холодно ответил он. — Но они дождутся вас и накроют на стол, только когда вы вернетесь.

Я была поражена.

— Но это просто ужасно! — воскликнула я.

В то же мгновение выражение лица Уилла изменилось, и он улыбнулся.

— Если вы так боитесь, я мигом доставлю вас домой. Ваша лошадь любит галоп?

— О да, — ответила я.

Кей уже давно нетерпеливо перебирал копытами.

— Тогда поскакали, — пригласил Уилл, и его гнедой рванул вперед, удивительно резво для такой небольшой лошадки.

Кей через мгновение кинулся за ним, и мы некоторое время скакали в таком порядке по прямому, как стрела, хребту. Через некоторое время мы обогнали их, и я услышала смех Уилла позади себя. Кей слегка сбавил скорость, и гнедой догнал нас. Дальше они пошли вровень, как будто наслаждались совместным обществом.

— Сейчас нам следует спуститься вон по той тропинке, — показал Уилл на беловатый от мела путь, который вел вниз.

Кей фыркнул и, слегка скользя задними копытами, стал спускаться.

— Это общественная земля, — сказал Уилл.

Пейзаж здесь был совершенно другим, но таким же знакомым и милым моему сердцу, как холмы и парк у моего дома. Это была дикая, неухоженная земля, не имевшая ни изгородей, ни полей. Изредка слышалось позвякивание колокольчика на шее у коровы или у козы. Деревушка Экр и ее ухоженные поля остались примерно в миле к югу.

Пригорки здесь были покрыты вереском с засохшими прошлогодними цветочками и свежими побегами папоротника, тянувшимися к солнышку. Сразу справа начиналась небольшая рощица белых, как бумага, березок.

— Когда-то давно эта земля была распахана под поля и давала отличные урожаи, — объяснил Уилл. — Но это продолжалось недолго. Она почти всегда оставалась такой дикой.

Тропинка заметно расширилась, и наши лошади пошли рядом. Через каждые несколько десятков шагов на ее белом песке виднелись кучки земли.