Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения

Дверь открылась, и в гостиную с обеспокоенным видом вошел Томас.

— Что такое, дорогая? Что-то случилось?

Он стоял перед ней, высокий, красивый, внушительный, а она не могла вымолвить ни слова. Геро кашлянула, обвела взглядом комнату — в углу стояли кресла.

— Я… Мне необходимо с вами поговорить. Будьте добры, сядьте.

Томас недоуменно смотрел на нее. Она подавила нервный смех. Наверняка ему не часто предлагали присесть в собственном доме, да и где бы то ни было. Он маркиз. То, что она собиралась сейчас сделать, вдруг повергло ее в трепет. Чтобы не передумать, она поспешила сесть в кресло. Мэндевилл нахмурил брови.

Геро подождала, пока он тоже усядется, и прямо заявила:

— Я не могу выйти за вас замуж.

Он покачал головой, и лицо его прояснилось.

— Моя дорогая, это обычные волнения невесты. Даже такая уравновешенная женщина, как вы, может быть этому подвержена. Не беспокойтесь, что…

— Нет, — произнесла она так решительно, что он не договорил. — Нервы у меня не расстроены, и я не страдаю от… приступов женской истеричности. Я просто не могу выйти за вас.

Он непонимающе смотрел на нее.

— Простите, — произнесла она, сознавая, что запоздала с извинениями, да и объяснения тоже необходимы.

Маркиз застыл, поняв, кажется, насколько ее слова серьезны.

— Может, вы объясните мне, в чем дело, чтобы я мог вам помочь.

О господи, ну почему он такой разумный?

Геро опустила глаза:

— Я пришла к выводу, что… что мы не подходим друг другу.

— Я что-то сделал не так?

— Нет! — Она вскинула голову. — О таком муже, как вы, леди может лишь мечтать. Дело не в вас. Боюсь, что дело во мне. Я просто не могу выйти за вас.

Мэндевилл покачал головой:

— Брачный контракт подписан, и наша помолвка объявлена. Слишком поздно менять свое решение, дорогая. И тем не менее у вас есть возражения. Но я полагаю, что это всего лишь предсвадебные волнения. Возможно, если вы поедете домой и отдохнете, проведете день в постели, выпьете чаю… Я уверен…

— Томас, я больше не невинная девушка.

У него дернулась голова, словно она его ударила.

— Моя дорогая…

— Я не могу выйти за вас с нечистой совестью, — заявила Геро. — Это было бы нечестно по отношению к вам.

Мэндевилл с минуту молча смотрел на нее: видимо, понял — это окончательно.

Затем он заговорил тягучим ровным голосом:

— Я не могу изображать радость, услыхав эту новость. Но от этого земля не разверзлась. Я, разумеется, подожду достаточное время, чтобы убедиться, что появившийся ребенок является моим отпрыском, но…

Великий боже! Ей хотелось закричать.

— Я согрешила с вашим братом, Томас.

Он не мигая уставился на нее. По его лицу медленно разливалась краска.

Геро встала.

— Я скомпрометировала себя и пожертвовала своим целомудрием и, возможно, что более важно, чувством собственного достоинства. Простите меня, Томас. Вы этого не заслужили. Если бы я…

Она не закончила. Потому что его фигура нависла над ней, окаменевшее, багровое лицо страшно исказилось. Геро не успела испугаться, как он ударил ее по лицу.

Гриффин поднялся по ступеням Мэндевилл-Хауса. Голова была как в тумане. Наверное, эти усталость и оцепенение происходят от горя. Ночью он хоронил Ника, заплатил за гроб и одежду для погребения, за место на кладбище и надгробие. Он один смотрел на то, как Ника опускали в холодную могилу. Затем вернулся на винокурню и занялся приготовлениями к уничтожению Викария. Ему нужно всего несколько дней, чтобы покончить с ним, отомстить за смерть Ника. Всего пару дней, и тогда он сможет отдохнуть.

Однако в настоящее время у него оказались другие неотложные дела. Этим утром ему пришлось сопровождать мать, которая непонятно почему решила отправиться за покупками — ей понадобилась кушетка, а может, буфет и всякая подобная ерунда. Mater твердо стояла на том, чтобы посетить магазины именно утром.

Гриффин вошел в дом и кивнул дворецкому.

— Где мой брат?

— Маркиз в малиновой гостиной, — сообщил тот.

Гриффин направился туда.

— Я сам найду дорогу.

— У него посетитель, милорд.

Гриффин обернулся.

— Кто?

— Миледи Геро.

Гриффин остановился. Вчера, уходя, Геро была очень неразговорчивой. Он надеялся, что ее молчание означает то, что она заново обдумывает брак с ним, но она ничего не скажет Томасу без…

Из гостиной раздался крик, и Гриффин кинулся туда. Послышался звук падения, затем еще крик.

Он распахнул дверь как раз в тот момент, когда крик перерос в одно-одно-единственноеслово:

— Шлюха!

Томас с багровым лицом стоял, согнувшись над чем-то лежавшим на полу около дивана. У Гриффина кровь застыла в жилах за ту секунду, что он пересек комнату, заглянул за диван и увидел изумрудно-зеленые юбки.

Геро жива, хотя лежит на полу. Это он понял.

Тут его глаза остановились на красном пятне у нее на щеке.

Пятно, без сомнения, повторяло форму мужской ладони.

Ярость охватила его, затмив разум. Он бросился к Томасу и ударил его в живот. Брат закачался, стукнулся о кресло, после чего оба покатились по полу. Томас замахнулся кулаком, удар пришелся Гриффину в плечо, но тот даже не ощутил боли.

Он не чувствовал ничего, кроме дикого бешенства. Он бил и бил, сжав кулаки и стиснув зубы. В ушах гудело. Он видел только окровавленное лицо Томаса. Видел его движущиеся губы, что-то говорившие ему, может, умоляющие, но сердце Гриффина переполняла лишь ликующая злоба.

Он дотронулся до нее. Он причинил ей боль. И за это он заслуживает того, чтобы быть изувеченным.

Кто-то хлопал его по спине, но Гриффин не обращал внимания. Наконец услышал крик Геро прямо ему в ухо:

— Гриффин, прекрати!

С трудом он начал приходить в себя. Кажется, в комнате люди. И кажется, у него болят плечо и скула. Гриффин поднял голову и увидел лицо матери.

Она плакала.

Он опустил руки и смотрел на нее, тяжело дыша.

— Ох, Гриффин, — вырвалось у нее, и ему тоже захотелось плакать. Завыть от позора и горечи.

Он посмотрел вниз и увидел Томаса, лежавшего между его колен — одной рукой он пытался остановить кровь, текущую из носа. Поверх руки голубые глаза брата сверкали не меньшей, чем у него, злобой.

— Гриффин. — Геро дотронулась до его плеча легким как у птички прикосновением, и тогда он повернулся к ней.

Слезы блестели в ее глазах, одна сторона лица покраснела и опухла. Это снова привело его в ярость, но он даже не взглянул на брата, а протянул к ней руки, окровавленные и дрожащие, и заключил ее лицо в ладони.

— Ты не сильно пострадала?