Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения

Неужели она не видит его страданий? Могла бы она тоже защитить его от обид?

Он смотрел на нее, обуреваемый желанием, страстью и ненавистью. У нее на левом плече три крошечные веснушки, и он, нагнувшись, облизал их.

Ее руки вцепились ему в волосы.

— Гриффин…

— Геро, — прошептал он, уткнувшись носом в ложбинку у шеи и с нежностью покусывая тонкую кожу. — Вам это нравится?

— Да…

— Что еще вам нравится?

— Я хочу коснуться вас.

Гриффин поднял голову. Она тихо лежала под ним и смотрела на него серьезными, блестящими как бриллианты глазами. Он привык к тому, что главная роль в обольщении принадлежит ему, а его любовницы редко бывали столь же энергичны. Он привык всегда всем управлять или просто от природного мужского инстинкта господствовать над всем. В любом случае он не был расположен уступить даме пальму первенства в любовных утехах.

— Пожалуйста, — попросила она.

Гриффин неохотно отодвинулся, готовый схватить ее, если она вскочит и попытается убежать. А она приподнялась на кровати и встала на колени, с любопытством глядя на него. Он все еще был в штанах и рубашке.

Геро коснулась пальцем его горла и провела вниз, туда, где на груди была распахнута рубашка.

— Пожалуйста, снимите это.

Гриффин стянул через голову рубашку.

— А теперь это. — И указала на штаны.

Он скинул их, и верхние, и нижние.

Геро продолжала стоять на коленях и, склонив голову, просто смотреть на его тело. Ему хотелось передвинуться. Хотелось схватить ее и подмять под себя. Но он вздохнул и позволил ей молча смотреть на то, что она хотела увидеть.

Она положила обе руки ему на грудь, нажимая пальцами на кожу вокруг сосков. Глаза у нее были полузакрыты.

— Я не знала, что у мужчин столько волос на теле, — тихо произнесла она. — На скульптурах этого нет… только такие аккуратные завитки в паху. Но у вас их больше.

Ее руки гладили ему грудь, пальцы путались в пружинистых волосках. Гриффин беспокойно задвигал ногами. Он никогда особенно не задумывался о своем теле за исключением того, когда оно служило для удовлетворения его насущных жизненных — а также любовных — потребностей.

— Вам это неприятно? — спросил он.

— Нет, — подумав, ответила Геро. — Это просто… мне незнакомо.

Теперь ее пальцы переместились ему на живот, и она водила кончиками вокруг пупка.

— От волос бывает щекотно?

Он удивленно поднял брови.

— Нет. Правда, иногда волосы путаются в одежде, но это случается изредка.

Она кивнула, удовлетворенная таким объяснением. Пальцы гладили его волосы в паху.

— У вас это тоже есть, — прошептал Гриффин, скользнул рукой по ее животу и дотронулся до рыжих завитков.

Геро, словно завороженная, смотрела туда, где его рука касалась ее.

— Странно, правда? Мы носим столько всякой одежды, завязываем ее, застегиваем, а под ней у нас… — она обхватила двумя пальцами его член, — …этот секрет.

Она подняла к нему лицо — ее глаза смотрели серьезно.

— Все любовники так думают? Что у них есть секрет, известный только им двоим? А как у вас было с другими женщинами? Так же?

То, что она поставила себя в один ряд с другими безличными женщинами, с которыми он спал, поразило его до глубины души. Они были мимолетными призраками в его жизни.

Геро для него нечто неизмеримо большее.

Гриффин обхватил руками ее тонкую талию, приподнял и усадил поверх своих бедер.

— Какие другие женщины? Я не могу вспомнить ни одной, кроме вас.

Он потянул ее к себе, чтобы поцеловать, но она остановила его, положив ему руку на грудь.

— Ваши слова красиво звучат, милорд, но ведь в прошлом у вас были другие женщины, и будут еще.

— Нет. — Его решительное «нет» прозвучало твердо и мгновенно. Геро говорит о будущем, где они будут разъединены, и, наверное, подразумевает, что и у нее появится другой мужчина. Он не желает думать ни о других женщинах для себя, ни о других возлюбленных у нее. Он этого не приемлет.

Он улегся на нее, придавив своей тяжестью, но ему было все равно.

Она должна понять.

— Нет никого другого ни для вас, ни для меня, — сказал он, прижавшись носом к ее лицу. — Никого не существует вне этой комнаты. Только вы и я, и это.

С этими словами он вонзился в нее. Она не была готова к такому неожиданному натиску, но он уже не мог сдержать себя.

— Гриффин… — Она выгнулась под ним и развела ноги.

— Вы и я, — задыхаясь, произнес он, — мы особые. И между нами происходит не то, что делают остальные. Мы вместе, и мы ни с кем не сравнимы.

— Этого не может быть, — упрямо ответила она.

— Может, — выдохнул он. Почему она ему не верит? Почему отрицает что-то таинственное, но тем не менее существующее? — Послушайте меня. У меня никогда впредь не будет такой возлюбленной. А у вас никогда не будет такого, как я. То, что есть только у нас, мы должны сохранить в памяти.

— Но я не думаю…

Господи, она сводит его с ума, доводит до бешенства…

Гриффин не мог придумать больше никакого убедительного довода, поэтому припал к ее губам и просунул язык внутрь медовой сладости ее рта. Она лежала под ним, мягкая, уступчивая, ее бедра прижались к нему, а ее нежное, влажное лоно с радостью принимало его в себя.

Гриффин забыл про свою изощренность опытного любовника. Все куда-то ушло, исчезло простое физическое соитие, их тела и души слились в единое целое.

С ним Геро, и поэтому древние как мир движения стали… любовью.

Гриффин откинул назад голову, упиваясь этими новыми ощущениями. Она заставила его поверить в то, что он может летать. Он посмотрел на ее лицо — веки сомкнуты, между бровей залегла складочка, рот приоткрыт. Она прикусила нижнюю губу, и он понял, что она близка к пику наслаждения.

И он сумеет помочь ей перелететь через этот высокий утес.

Гриффин приподнялся, потом стал опускаться, прижимая ее бедрами и с каждым своим движением все сильнее касаясь нераскрывшегося цветка внутри ее лона. Она сглотнула слюну, тонкая кожа на горле затрепетала.

Гриффин сжал зубы. Он тоже близился к развязке, к взрыву, но он сдерживал себя, пока она не получит своей доли счастья. Наклонив голову, он прошептал ей в ухо:

— Откройся для меня, любовь моя.

Геро упрямо покачала головой.

— Да-да, — бормотал он, дыша ей в шею. Она застонала, а он облизал ей грудь. — Дай мне ощутить твою сладость.

Она выгнулась, ноги у нее задвигались.

— Иди ко мне, любовь моя, — продолжал шептать он и, взяв в рот ее сосок, стал осторожно и нежно покусывать.

И она взорвалась в его руках. Он почувствовал это, и тогда сладостное до боли блаженство нахлынуло и на него.