Джулиана Грей - Неприступный герцог
— Ага! Видите! Вы тоже чувствуете воздух в своем сердце.
Уоллингфорд обернулся:
— Знаете, что я чувствую? Желание отвести коня в стойло, а потом съесть свой обед. Простите.
Джакомо вновь прижал руку к сердцу и отвесил поклон.
— Я прощаю вас, синьор герцог. А теперь пойду и оставлю вас спокойно наслаждаться радостью.
— Прекрасно, — сказал Уоллингфорд, беря в руки щетку. — Ступайте, празднуйте. Я не могу вас остановить, так как не плачу вам жалованье.
Уоллингфорд чистил шкуру коня долго и тщательно, стирая с нее заметки, оставленные седлом и подпругами. Потом он проверил копыта, в которых могли застрять мелкие камешки. Снял уздечку, надел недоуздок и вывел Люцифера в загон. Некоторое время постоял у ограды и наблюдал за тем, как Люцифер скачет по загону, взбрыкивая и лягая ногами воздух.
Уехали.
Солнце упрямо припекало макушку герцога, проникая сквозь соломенную шляпу со всей силой итальянского солнца в июле. Должно быть, очень жарко ехать в подводе по ухабистой дороге до Флоренции, а потом до ближайшей железнодорожной станции. Оставалось только надеяться, что леди прихватили с собой зонтики и воду.
Несмотря на то что его желудок свело от голода, Уоллингфорд не пошел в пустую столовую с ее огромным старым столом, на который к полудню всегда ставили холодный ленч. Вместо этого он направился в библиотеку, где провел так много часов в последнее время. Теперь, когда Берк и Роланд уехали, а у него перед глазами стоял такой несчастный и холодный взгляд Абигайль, некому было составить ему компанию и отвлечь от грустных мыслей.
Пару недель назад Уоллингфорд взялся за изучение старых документов, финансовых отчетов и бухгалтерских книг, аккуратно делая пометки там, где считал нужным. Когда решил, что в достаточной степени узнал финансовую историю замка, он переключил свое внимание на книги о взаимоотношениях между полами.
А если точнее — на женскую анатомию, чтобы понять, где же все-таки находится средоточие женской страсти. Уоллингфорд говорил себе, что всего лишь хочет удовлетворить собственное любопытство, но, обнаружив латинские термины и анатомические описания, понял, что заинтригован. Одно открытие перетекало в другое, и пытливому уму Уоллингфорда открылся новый головокружительный мир. Мир, который, казалось, был тщательно изучен и описан смотрителями библиотеки замка Святой Агаты, словно они предвидели, что именно ему это понадобится.
К тому времени как он закончил изучение атласов по анатомии, возбуждающих европейских мемуаров и экзотических восточных рукописей, в его груди затеплился слабый огонек надежды.
И вот сейчас Уоллингфорду показалось, что он потух.
Герцог прошел по вытертому ковру к столу, над которым Абигайль склонилась, явив его взору свою соблазнительную грудь во время праздника летнего солнцестояния, и опустился в кресло. На обитой сукном столешнице, пахнущей чернилами и старыми документами, лежала раскрытая книга, иллюстрации которой вызвали бы повышенный спрос на нюхательные соли, если бы вдруг она магическим образом оказалась в одной из лондонских гостиных в половине четвертого. Уоллингфорд мгновение смотрел на изображение переплетенных тел и описание на латинском языке, а потом захлопнул книгу.
Только сегодня утром он встречался в деревне со своим поверенным, сообщил:
— Брачный договор составлен и ждет вашего одобрения. Не хотите ли прочитать его и внести какие-то изменения, ваша светлость?
Часы отсчитали несколько секунд, и Уоллингфорд ответил:
— Наверное, в другой раз. Сегодня у меня слишком много дел.
Однако, поднявшись на вершину холма на обратном пути и увидев впереди согретый солнцем замок, Уоллингфорд принялся ругать себя за трусость. На протяжении двух недель он прятался от Абигайль Харвуд, позволял ужасным воспоминаниям о ее последних словах лишать его присутствия духа и решимости. Наблюдал, как она ходит по замку и его окрестностям, и понимал, насколько красивым стало для него ее маленькое изящное лицо сказочной феи. Его сердце начинало сжиматься всякий раз, когда Абигайль проходила мимо окна библиотеки.
Въезжая на холм, он сказал себе, что пришло время перестать прятаться. Пришло время вести себя как обычный мужчина, который ничего не достиг в жизни. Пришло время еще раз действовать, как подобает могущественному герцогу Уоллингфорду.
Сейчас в дремотном тепле библиотеки Уоллингфорд смотрел на книгу в простенькой обложке из коричневой кожи. Даже заголовок не выдавал ее содержания, поэтому несведущий человек с легкостью принял бы ее за научный труд по биологии.
Уоллингфорд встал с кресла, вышел из библиотеки и поднялся по главной лестнице на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Стук его каблуков эхом отражался от каменных стен замка. Герцог прямиком направился в то крыло, где жили леди и где он был в последний раз несколько месяцев назад. Он открывал каждую дверь, попадавшуюся на пути, и каждая из них открывалась на хорошо смазанных петлях. В первой комнате Уоллингфорд увидел детскую кровать на колесиках — здесь, очевидно, жили малыш Филипп со своей матерью. Вторая комната оказалась немного меньше. В нее совсем не заглядывало полуденное солнце. Уоллингфорд подошел к шкафу и открыл его — на вешалке сиротливо висело только голубое платье, принадлежавшее леди Морли.
Дверь в третью комнату отворилась с легким скрипом, и Уоллингфорд сразу ее узнал. Он ощутил присутствие Абигайль, как если бы она, уходя, посыпала стены волшебным порошком. А может, все дело было в книгах, разложенных на всех свободных поверхностях и даже у изголовья узкой кровати. Здесь стояла кровать Абигайль с прохладной льняной подушкой, на которую она опускала голову каждую ночь, спала и видела сны. Что же ей снилось? Что она надевала, когда ложилась в постель?
Рядом с комодом у стены стоял умывальник. Уоллингфорд подошел ближе. Кувшин для воды и фаянсовый таз были пусты. Только маленький кусочек мыла остался лежать рядом. Уоллингфорд поднес его к носу и вдохнул. Лимон и цветы. Сердце замерло в груди, а дыхание остановилось. Он опустился на стул и обхватил голову руками.
Уоллингфорд никогда прежде не бывал на кухне замка Святой Агаты и плохо представлял, где она находится. Наверное, где-то рядом со столовой, только дальше по коридору.
Он доверился своему носу и в конце концов оказался у приоткрытой двери, из которой веяло ароматом свеже-испеченного хлеба. На кухне никого не было, но над огнем в очаге висел чайник, а на столе остывала большая краюха хлеба. В открытое окно влетал горячий летний ветер.
