Джулиана Грей - Неприступный герцог
Уоллингфорд мгновение колебался, а потом негромко произнес:
— Я дал слово много лет назад.
Абигайль ничего не сказала. Впереди виднелась терраса, по которой через несколько минут она стала подниматься; ее волосы развевались за спиной.
Уоллингфорд последовал за ней, не сводя взгляда с ее покачивающихся под тканью платья бедер и вновь желая ее отчаянно и страстно. Он прошли первый ряд виноградных кустов, когда Абигайль сказала:
— Дал слово Берку, полагаю. Ты пообещал ему это, потому что он сам родился вне брака и знает, что это такое.
— Да.
Интересно, понимала ли Абигайль, что он в эту самую секунду отдал ей частичку своей души?
Они вместе шли мимо ровных рядов виноградника. Мягкая трава под их ногами уже начала покрываться капельками росы. Уоллингфорд ощущал запах дыма, смешанный с ароматом поспевающих фруктов, и думал о том, как сильно ему хочется увлечь Абигайль на покрытую дерном землю, лежать с ней вместе под волшебным итальянским небом и любоваться мягким свечением ее кожи в отблесках луны.
Во дворе было тихо и пустынно, столы и лавки убрали, а гости и музыканты разошлись по домам.
Абигайль пересекла двор и взялась за ручку двери.
— Подожди, — сказал Уоллингфорд. — Я должен сходить на конюшню и рассказать Джакомо о том, что произошло. Но могу я сначала зайти к тебе?
— Конечно, нет. Раз уж я способна не заблудиться в Таттерсоллз [9] в разгар аукциона, то отыскать собственную постель мне и вовсе по силам. Так что извини.
Уоллингфорд предпринял еще одну попытку:
— Послушай, Абигайль, с тобой в самом деле все в порядке? Позволь мне… что-нибудь для тебя сделать? Подогреть воду или… приготовить чай… — Он понятия не имел, как надо заваривать чай, но это наверняка не так уж сложно, если с этим справляются служанки.
Глаза Абигайль вспыхнули гневом.
— Не беспокойся. Ты не сделал меня инвалидом.
Уоллингфорд положил руку на дверной косяк, чувствуя себя так, словно кто-то взял кувалду и размозжил ею все его внутренности.
— Абигайль, прости. Я вел себя как животное. Просто ждал так долго, и желание ослепило меня. Я очень хочу доставить тебе удовольствие, если ты дашь мне еще один шанс. Если покажешь мне, как это сделать.
— Я не обязана ничего тебе показывать. В этом-то все и дело.
Уоллингфорд закрыл глаза.
— Ради Бога, Абигайль. Я всего лишь мужчина.
Что-то теплое и нежное коснулось его щеки, и он понял, что это ладонь Абигайль. Уоллингфорд хотел накрыть ее своей, но поздно: она уже убрала руку.
— Да, вы всего лишь мужчина, ваша светлость, — сказала Абигайль. — Но видите ли, я рассчитывала на нечто большее.
Глава 16
Две недели спустя
Абигайль со стуком поставила на кухонный стол кувшины с козьим молоком.
— У нас гости! — крикнула она.
Из кладовки, вытирая руки о фартук, выглянула синьора Морини.
— Che cosa?
— Гости. Или гость. Точно пока не знаю. Александра примет их в библиотеке, как только очистит навоз с туфель. Думаю, она захочет выпить чаю. — Абигайль повернулась, чтобы уйти.
— Подождите, синьорина!
— У меня нет времени, Морини.
— Синьорина, прошу вас.
Абигайль остановилась, взявшись рукой за дверь.
— Только быстро, Морини, я действительно ужасно занята.
— Синьорина, это неправда. Вы нарочно придумываете себе разные дела. А все для того, чтобы не думать слишком много.
Абигайль повернулась к ней и сложила руки на груди.
— Не понимаю, о чем вы. Я действительно очень много думаю. И мысли мои весьма возвышенны.
Синьора Морини неподвижно стояла возле окна, и только теплый утренний ветерок слегка шевелил темные кудряшки на ее висках.
— Поговорите со мной. Расскажите, что произошло в праздничную ночь. Почему вы и синьор герцог ходите с тех пор с печальными глазами?
— Я удивлена, что вы спрашиваете об этом, Морини. Мне казалось, что вы все понимаете и всех видите насквозь. В любом случае рассказывать нечего. Мы поняли, что совершенно не подходим друг другу, как я и предполагала. Так что вы зря потратили свой лимонный ликер.
— Синьорина, послушайте, у меня есть план…
Абигайль протестующе подняла руку:
— Больше никаких планов и никаких разговоров о проклятиях. Все это было очень весело и казалось необыкновенным приключением. Только видите, чем все кончилось? Сплошными несчастьями. Мистер Берк уехал на автомобильную выставку в Рим, не сказав бедной Александре ни слова. Одному Богу известно, куда подались Лилибет с Пенхэллоу. Полагаю, это как-то связано с проклятым животным Сомертоном — супругом Лилибет. Ведь где он, там недалеко до беды. Кроме того, мы все равно не успели ничего сделать — день летнего солнцестояния прошел.
— Не совсем так, синьорина.
— А мне кажется, именно так.
— В вас совсем не осталось надежды, синьорина, — сказала Морини.
— А на что мне, собственно говоря, надеяться? Вот что бывает, когда связываешься с оккультизмом или пытаешься вмешаться в чьи-либо отношения, что, собственно говоря, почти одно и то же.
Экономка покачала головой:
— Не ожидала услышать таких слов от вас, синьорина. От вашей сестры — да. Но вы так… свежи. Так полны радости. Куда же девалась эта радость теперь?
— И правда, куда? — пробормотала Абигайль.
Морини подошла к ней, сопровождаемая шелестом юбок, и положила руки на ее плечи. Воздух вокруг Абигайль сразу стал теплым от сладкого аромата свежеиспеченного хлеба, знакомого запаха кухни с ее старым деревянным столом, камином и истертыми каменными плитами пола.
— Вы так молоды. И вы влюблены. Герцог страстно вас желает. Он скачет по окрестностям на своем черном коне или часами сидит в библиотеке, уронив голову на руки.
Сердце Абигайль инстинктивно сжалось при упоминании о герцоге. В последние несколько недель оно во всей красе проявило свою склонность к излишней сентиментальности и начинало болеть всякий раз, когда она вспоминала перепачканное сажей лицо Уоллингфорда в праздничную ночь или когда она видела его проезжающим верхом мимо замка. Абигайль старалась убедить себя, что боль вызвана угрызениями совести: ведь она так жестко и холодно обошлась с герцогом в ту памятную ночь. Он не хотел ее разочаровать. Просто повел себя в своей привычной высокомерной манере, и Абигайль ожидала бы этого, если бы ее сознание не было так затуманено страстью и разговорами Морини о судьбе и вечной любви. Можно ли было осуждать герцога за то, что он вел себя соответственно своему характеру? Она сама виновата в том, что испытывала к нему столь неуместную нежность и ожидала от него слишком многого.
