Война герцогинь. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони
– Не надо превращать Его Величество короля в немого! Король, а не кардинал, подписал смертные приговоры и отказался помиловать ваших «героев».
– Да, не помиловал, хотя о милости просил весь двор и половина королевства. Я никогда не говорила, что люблю Его Величество, но я отношусь к нему с почтением. Чего не скажу о вашем обожаемом Ришелье, с которым вы – принц крови! – так жаждете нас породнить. И по одной только причине – рассчитывая заполучить его богатство!
– А что в этом плохого? Разве не по вине вашей родни мы лишились Шантийи и Экуэна, двух драгоценных жемчужин! Я уж не говорю о…
– И не говорите ничего больше! Жемчужины, как вы их назвали, никогда не принадлежали вам, а были достоянием наших коннетаблей[7]. Так что не плачьте о них. А кто, собственно, сказал, что кардинал даст приданое своей племяннице? У него множество родни, не только эта уродица!
– Горба у нее, насколько я знаю, нет.
– Пусть будет карлица, если это слово вам больше по вкусу. Рост у нее меньше, а голова гораздо больше, чем у любой девочки ее возраста. Вы дарите нашей семье прекрасную герцогиню Энгиенскую. Правда, говорят, у нее слабое здоровье, и, возможно, хватит ума оставить своего супруга вдовцом… если уж вы хотите, чтобы он претерпел это унижение. И тогда…
– …Он сможет претендовать на руку любой принцессы крови? Перестаньте повторять одно и то же! – едко усмехнулся принц де Конде. – Не теряйте времени понапрасну! Все уже решено.
Все и в самом деле было решено. Свадьбу предполагалось отпраздновать в Кардинальском дворце[8] с невероятной пышностью. Ришелье решил сделать это празднество венцом своей блистательной карьеры, не рассчитывая блистать еще долго. Здоровье кардинала окончательно пошатнулось, и он не мог надеяться на долгую жизнь. Соединяя свою племянницу с будущим принцем де Конде, он воздавал почести своему семейству и хотел сделать это как можно торжественнее.
За несколько дней до празднеств Изабель с сестрой приехали в Париж из Преси, где провели несколько месяцев, ухаживая за матерью, чье здоровье оставляло желать лучшего. Госпожа де Конде, разумеется, пригласила свою родственницу на свадьбу, но Элизабет де Бутвиль скорее покончила бы с собой, чем согласилась присутствовать на венчании, объединявшем на вечные времена ее семью с человеком, которого она считала палачом любимого мужа. Хотя в этом она ошибалась. Кардинал ратовал за тюремное заключение и пытался склонить короля к помилованию молодого безумца. Однако Людовик в ярости от того, что его приказы попирают с неслыханной дерзостью и упрямством, ничего не желал слышать.
Зная, что сердечная рана Элизабет де Бутвиль так и не зажила, принцесса не настаивала на ее присутствии, зато непременно хотела, чтобы на церемонии были ее дети, считая, что это пойдет им на пользу. Франсуа и приглашения не требовалось, он расставался с принцессой только на время сна и своих занятий. А девочкам пришлось приехать. Принцессе хотелось найти мужа для кроткой и послушной Мари-Луизы, а своенравную Изабель, которую принцесса тоже очень любила, представить ко двору, пусть все увидят, какая вот-вот расцветет красавица. Изабель, хоть и была на четыре года младше дочери Шарлотты де Конде, вполне уже могла вступить в прелестный, беспечный и насмешливый батальон Анны-Женевьевы, куда входили девицы: Анжен – дочь маркизы де Рамбуйе, мадемуазель де Вертю, сестры дю Вижан, дю Фаржи и другие. Уверенная в себе, в своей красоте, блеске, уме, обаянии, Анна-Женевьева не боялась окружать себя прелестными подругами. Напротив, они были драгоценными каменьями в ожерелье, главной ценностью которого было уникальнейшее сокровище – сама Анна-Женевьева. Кузина лично любезно пригласила Изабель:
– Пришел час и для второй Монморанси выбирать между веером и рапирой. До сих пор вы были ближе к вашему брату, а теперь милости просим к нам. На этой смехотворной свадьбе на нас будут обращать внимание больше, чем на невесту!
– Так ли это важно?
– Весьма! Вы только представьте себе, что эта девица была бы хороша собой, и мой брат полюбил бы ее? Вот это было бы невыносимо! Но, благодарение Господу, такого не может быть! Впрочем, ей всего тринадцать и ростом она почти что карлица.
– Она еще подрастет и может измениться.
– Вы невыносимы, дорогая! Я вам говорю – я! – мой брат ее не полюбит! И прибавлю: он никогда к ней не прикоснется!
– Но господин кардинал…
– Не может заставить моего брата сделать ее своей женой и женщиной! Даже если вечером после свадьбы их положат в одну кровать! Брат вежливо пожелает ей спокойной ночи и повернется к ней спиной.
– Она пожалуется своему дяде, – вступила в разговор мадемуазель дю Фаржи.
– Большего, чем он уже сделал для своей племянницы, он сделать не сможет! Я плохо себе представляю господина кардинала в его красном одеянии находящимся в супружеской спальне моего брата и навязывающим свою волю в таком деликатном деле. Все бы очень посмеялись. Людовик к ней не прикоснется, я это точно знаю, и на это есть весьма серьезная причина: дни его святейшества сочтены. Он очень болен, и это ни для кого не секрет. Как только он умрет, герцогу Энгиенскому не составит труда расторгнуть этот формальный брак, к тому же заключенный по принуждению.
– И жениться на ком? – спросили разом три девичьих голоса.
Высоко подняв белокурую головку, Анна-Женевьева горделиво ответила:
– Он возьмет себе в жены славу, встретив ее на полях сражений, которые его ждут!
– А наследники…
– Он выберет себе невесту среди самых высокородных принцесс! Почему бы, например, не инфанту?
И с этим гордым и счастливым предсказанием на устах Анна-Женевьева с подругами отправилась в Кардинальский дворец, в то время как будущий супруг и его родители поехали в Лувр. Там, в покоях короля, должно было состояться подписание брачного контракта, после чего они тоже должны были прибыть к Ришелье. В этот вечер гостей ожидало представление на сцене театра, который кардинал приказал выстроить в правом крыле своей великолепной резиденции. Гости заранее приготовились изрядно поскучать, потому что им предстояло полюбоваться трагедией «Мирам». Автором ее был хозяин дома, а его литературный талант был куда скромнее, чем его амбиции. Стать основателем французской Академии и иметь талантливое перо – разные вещи. По счастью, было и утешение: после спектакля ожидался ужин, и тут уж никто не сомневался, что он будет изысканным и обильным.
Изабель
