Марина Струк - Обрученные судьбой
— Возьми, боярыня, — он, краснея, как девица, вдруг протянул ей на ладони ярко-красную горку сладких ягод, что набрал для нее по дороге, скрываясь от любопытных глаз своих ратников. Ксения растерялась сперва, а потом кивнула Марфуте, возьми, мол. Та протянула ладони в оконце, сложив их лодочкой, и Федор пересыпал в горсть ароматных ягод. При этом он старался не смотреть на Ксению, что с явной смешинкой в глазах посматривала сквозь щелочку со своей стороны на воина. Казалось, он был явно рад отъехать от возка, когда передал девке Ксении свой дар.
— Ох, вскружила ты ему голову! Зачем дразнишь? Ведь как в омут с головой ринется за тебя в любую яму! — укоризненно покачала головой Марфута, подставляя ладони Ксении, чтобы та могла брать ягоды и полакомиться их сладостью. Та тоже выросла при боярских детях в вотчине Калитиных и знала многое, что происходило в их семье. В том числе и историю о детской влюбленности холопа в боярскую дочь, за что тот был бит розгами и чуть не был изгнан со двора.
— Нужен мне по возвращении свой человек, — честно ответила Ксения, подавляя укол совести, что почувствовала при словах Марфуты. — Очень нужен. Сама ведаешь, каково мне.
— Ведаю, ох, ведаю, — покачала головой та. Да уж, не повезло барышне ее стать супругой этого клятого боярина! И как только Никита Василич отдал дочь свою единственную за него? Ведь берег аж до шестнадцати годков под сенью своих хором, не давал никому согласия отдать девку замуж. Видано ли это? Все суженного для нее ждал, хотел по желанию ее выдать, по ее воле. Единственная дочь, поздний ребенок, как и последний сынок его, Михаил Никитич.
Эх, видать и вправду, говорят — у Бога свое разумение. Не отдал Ксению боярин Калитин по своей воле, пришлось по неволе выдавать в чужую сторону. Не поверни несколько лет назад Ксения с Марфутой и мамками на ярмарку, не подними тогда боярышня глаз, что не велено было, не сошлось бы все так, как ныне. Но ведь тогда и сама Марфута не встретила своего любушку, и Василька бы не было на свете белом…
Ксения заметила, как Марфута, отряхнув остатки ягод с рук и вытерев ладони о юбку сарафана, в очередной раз дотронулась до груди, проверяя, все ли в порядке с сарафаном и поневой {5}, не мокры ли.
— Я уже жалею, что взяла тебя с собой, — вдруг честно призналась она своей девке, которую уже давно считала скорее подругой, чем прислужницей. — Что скажет твой муж на то, что ты уехала со мной? А Василек без тебя как же?
— Ну, за Василька будь покойна, — ответила ей Марфута. — Уж третья година пошла на этот соковик {6}. Пора бы уже от груди-то отвыкнуть. А то все сосцы сгрыз-то… — она запнулась, вспомнив, с кем именно говорит, покраснела. Марфа знала вот уже несколько дней, что тяжела во второй раз. А вот Ксения хоть и замужем уже несколько лет, но по-прежнему пуста ходила, будто проклял кто. Это было одной из причин, почему в усадьбе не было лада между хозяином и его женой. Марфа поспешила увести разговор на другую тему, потому как знала, насколько тяжко Ксении ныне.
— И тем паче, свекровка моя за ним походит, покуда я в отлучке. Ты же знаешь, какая у меня свекровка. Матушка моя вторая, истину говорю. Удача мне с ней! Ну, а что касается муженька моего, то и тут я не особо боюсь. Побить — побьет, вестимо, без этого никак. Но он ведь не так…
Она снова запнулась, заметив, как побледнела Ксения, побелела лицом, несмотря на духоту, стоявшую в возке, и сама вдруг ощутила дикий страх, предчувствуя, как встретит боярин свою непокорную супругу. Она-то, как никто другой, ведала, что творит этот зверь с Ксенией, знала каждую отметину — и на теле, и в душе своей боярыни. Они все проходили со временем (только небольшой шрамик остался около виска, едва заметный), оставляя следы лишь в памяти, но вскоре новые возникали на их месте, и тогда Марфута тихо плакала ночью, в очередной раз вернувшись из светлицы своей хозяйки.
Ксения же постаралась отогнать от себя мысли о будущем, снова выглянула в оконце в щелку, стала наблюдать за переправой. Чтобы пораньше достигнуть усадьбы мужа Ксении, было решено не ехать несколько десятков верст до моста, а перейти реку здесь, в самом узком ее месте, по словам воинов вотчины, хорошо знавших эти места.
Ратники уже рубили кустарники, дабы выложить дно речушки густыми ветками, сделать небольшой брод, чтобы было можно перевезти возок, не пустив мутную воду выше больших колес, не замочить ног сидевших в нем женщин. Повозку остановили подле речушки, причем, по велению Федора поставили таким образом, чтобы та находилась не под палящим солнцем, а пусть и в небольшой, но в тени.
Будь Ксения еще девицей Калитиной, она бы вышла ныне из возка, чтобы размять затекшие за долгое время путешествия ноги, прогулялась бы по небольшому лужку по другую сторону дороги, собрала бы полевые цветы, а быть может, даже осмелилась бы удалиться подальше от воинов, занятых подготовкой переправы, скинуть поршни {7} из мягкой кожи и опустить ступни в холодную воду. Ах, как было бы благостно! Как было бы хорошо еще снять с головы кику, что ныне так давила тяжестью своих украшений на голову, оставшись в одном повойнике {8}! Она по-хорошему завидовала Марфуте, которая была избавлена по своему положению от необходимости носить кику, а была сейчас только в убрусе {9} из легкого льна.
Но Ксения была уже мужней женой. Она знала, что лучше не давать своему супругу лишнего повода для очередной претензии. Ведь тот определенно будет спрашивать своих людей, как вела себя боярыня в этой поездке, куда и насколько удалялась от возка, не одна ли случайно, вызнавая самую малейшую деталь, чтобы поставить в вину своей супруге.
Потому она осталась в возке, лишь позволила себе снять поршни с запотевших ног, поджать под себя ноги на сидении. Марфута протянула ей кусок холстины, край которого намочила в воде, уже спустившись к реке и вернувшись обратно к возку, и Ксения с наслаждением протерла лицо, шею и часть груди, засунув мокрую холстину глубже за ворот поневы.
— Никогда не думала, что скажу это, но порой я хочу, чтобы мы поскорее вернулись в усадьбу, — проговорила Ксения, оправляя поневу. — В тереме так хладно ныне должно быть…
Марфута лишь вздохнула, выбираясь из возка и направляясь снова к речке, чтобы оправиться самой. Да уж, она бы тоже ныне с большим удовольствием оказалась в светлице женского терема, когда над головой нет лучей палящего солнца, а под рукой есть прохладный квас, прямо из ледника, аж чтобы зубы сводило от холода. Она с самого начала знала, что эта поездка ничего не принесет Ксении путного. Наоборот, только раззадорит боярина, разозлит еще пуще. Неизвестно еще, каким будет его гнев, ведь его жена уехала без его ведома и позволения, да еще на такой длительный срок — Ксения отсутствовала более месяца. Такое непозволительно для жены любого мужчины, будь то простой смерд или знатный боярин. За такой проступок непременно будет наказание.
