Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы
– Я – последний! – кричит он, и лодочники, поняв, что живых больше нет, упираются веслами в борт галеры и отталкиваются от него. Чуть ли не в следующее мгновение над их головами начинают шевелиться огромные веретена галерных весел. Еще несколько мгновений – и они бурно вспенивают волны там, где только что находилась лодка.
Поздно. Поздно!
Так что же, мы спасены?
Нет. До этого еще далеко. Галера сейчас похожа на очумевшую сколопендру, вразнобой шевелящую лапками и пытающуюся ползти в четырех направлениях одновременно. Но когда она придет в себя…
* * *Узкая быстроходная лодка грузно сидит в воде, подобно перекормленному гусю. К «Итбараку» ее, не очень напрягаясь, вели шестеро гребцов, каждый на паре весел; а прочь от «Итбарака», изо всех сил налегая на весла, – восемь. Хорошо бы посадить по человеку на каждое весло, но нет стольких рук. Те, кто цел или ранен легко, гребут, а вот двоим досталось слишком крепко. Троим, включая рыцаря послушания. То есть четверо, включая не приученную к гребле Айше, – просто груз, отяжеление. Четверо с половиной, если прибавить вес Пардино.
Бал поэтому работает веслом не щадя себя и не уступая мужчинам. А они гребут хоть и не слишком искусно, но могуче и слаженно, сразу поймав ритм: несколько лет на галере – хорошая школа… будь она трижды проклята…
С галеры густо летят стрелы, позорно неточные, словно лучники тщатся попасть в море, а не в скачущую по волнам лодку. Потом одиночно громыхнул «соколок», вертлюжная пушка.
Джанбал даже не повернула головы. «Соколок» обязательно промажет, иначе и быть не может, ведь тогда смерть. А другие пушки сейчас, конечно, не готовы к стрельбе. Никак не должны. Пусть не будут!
О Аллах, пожалуйста!
Каменное ядро вспенило воду с большим перелетом. Почти сразу вслед за этим стих лучный обстрел, безнадежно вскипев напоследок слепым растянутым залпом. Все, теперь их не достать… Пока, во всяком случае.
Спасибо, о Аллах!
И вдруг, одновременно с последними посвистами стрел, на носу вскрикнул Пардино-Бей: совершенно человеческим, даже каким-то детским голосом.
Нет возможности увидеть, что с ним. Еще невозможнее повернуть голову, осмотреться, понять, куда они гонят лодку. Направляют движение те трое кюрекчи с шаика и Фондерцу, севший к рулю, – на это его одной здоровой руки хватит. Но пока идет весельная гонка, старший по лодке не он, а… Бал прислушалась к ритму… а тот кюрекчи, которому она перезаряжала огнестрел.
Впрочем, сейчас все гребцы словно слились воедино, опять превратившись в многотелого дэва. Только теперь и Джанбал тоже его часть.
Но она лучше многих знает: от галеры можно уйти на рывке или поиграть с ней в кошки-мышки при лавировании. В долгой прямой гонке – заведомо нет. А они сейчас идут без маневра, выжимая из своих мышц и душ последние капли сил. Значит…
Вот он, на краешке зрения, шаик. Огибает устье бухты по дуге. Где-то на выходе из гавани они должны встретиться.
Там тоже гребут изо всех сил, но это лишь для того, чтобы не упустить даже малую толику скорости: парус лежит круто к ветру, он огромен и тверд, как стена, послушен, точно чаячье крыло. Тот, кто правит парусом, ростом выше всех на шаике. Ну конечно.
Вот он стоит у правого борта, намотав шкот на руку и удерживая его, словно бы играючи, хотя мало в море тех, кому по силам такая игра…
Вторая лодка, атаманская, давно отстала, она спешит наперерез курсу галеры. Расстояние там куда меньше, так что Каторжному Паше предстоит встретиться с «Псоглавцем» чуть ранее, чем их собственная лодка сойдется с «Адсызом».
Его лодка должна улучить момент, чтобы подойти к галере с кормы, не под весла же ей соваться. Мгновение только будет, но его должно хватить: атаман перескочит на спущенный трап, а то даже просто за канат схватится, он ловок и цепок, как кот, так что вскарабкается, не заставив уже разогнавшийся корабль задержаться. А фута-кайык, сколь он ни быстроходен, вскоре начнет отставать, да и пусть, до него ли. Все равно с Каторжным на борту «Итбарак» в погоне будет стократ злее и целеустремленнее, чем под командой любого из помощников.
Это Джанбал увидела внутри головы, как цветную череду многофигурных миниатюр в персидской книге, – и тут же мысленно захлопнула эту книгу. Сейчас куда важнее другое. Как им самим-то попасть на шаик?
Ничего иного не придумаешь: сойтись скула к скуле под малым углом, в последний момент развернувшись параллельно и убрав весла со стороны смыкающихся бортов. Их лодка сейчас так и идет…
Так, да не совсем. Чуть плавнее нужного разворот собираются закладывать. Не знает рыцарь послушания и трое его гребцов, как случается проходить стремнины на реке Ешиль-Ирмак, на ходу принимать груз с контрабандистского суденышка, притираться вплотную к каменистой отмели, лавировать меж топляков.
А тот, кто ведет сейчас «Адсыз», учитывает, что в лодке есть человек, все это знающий…
Посвистывает ветер, срывает с волн пригоршни соленых брызг. Бранчливо перекликаются чайки. Глухо, сквозь зубы, постанывает раненый. Второй молчит, и молчит Пардино. «Пожалуйста, о пожалуйста, Аллах, сделай так, чтобы он оказался жив! Ну что тебе стоит! Я ведь больше ничего у тебя не попрошу, правда!»
Еще пять гребков. Три.
Время.
– Право – табань, лево – на воду! – кричит Бал так, что срывает голос. И сама (она по правому борту) налегает на рукоять весла обратным движением так, как только что кричала, выкладываясь полностью: мышцы плеч и спины едва не рвутся.
– Ты что… – привстает было старший кюрекчи, но уже после того, как повиновался команде: ей все повиновались. И замолкает, увидев, как мягко и ровно надвигается на них борт шаика.
– Лево – на брус! – сипло выкрикивает Бал, потому что кюрекчи ведь не был с ними на «Итбараке» и, кажется, не знает, какую команду подать сейчас. Даже эта команда рискованна, потому что нет же здесь никакого бруса, опоры для чудовищных галерных весел, на которую их, поднимая, ставят наклонно. Но уйти с галеры куда проще, чем позволить галере уйти из тебя, хотя на сей раз это и к лучшему, потому что все гребцы опять без промедления повиновались, просто подняв весла, – только так на лодке и можно. А потому не потеряли ни единого мгновения, которые драгоценнее, чем алмаз или жизнь: суденышко и судно плавно притерлись скула к скуле, как влюбленные щеками друг к другу прижимаются.
Сверху точно падают абордажные крючья: все на дерево, ни один на живое мясо.
Раненых, подняв каждого вдвоем-втроем, споро передают на борт, не так уж он и высок, куда шаику до галеры. С облегчением Бал видит, как Айше и ее сосед передают на шаик Пардино тоже, причем тот шевелится, жив он.
