Марина Фиорато - Венецианский контракт
Они вместе читали медицинские книги, Аннибал помогал Фейре разбирать латынь. Она с любопытством узнала, что одна книга – с удивительно подробными анатомическими рисунками, которую показал ей Аннибал, принадлежала тому же Леонардо да Винчи, который нарисовал Витрувианского человека. В свою очередь, она рассказывала ему о трудах великого османского врача Серафеддина (Sabuncuoglu) и о медицинском справочнике “Aqrabadhin”, хранящемся в библиотеках Топкапы. Когда она упомянула самый драгоценный манускрипт султанского дворца – “Al-manhaj al-sawi”, рассуждения Джалала ад-Дин ас-Суюти о медицине, основанные на высказываниях Пророка, ей было приятно узнать, что эта книга ему знакома. Падуя, как оказалось, придерживалась широкого взгляда на медицину.
Фейра рассказала Аннибалу о шести компонентах, составляющих баланс мизана в человеческой жизни. «Свет и воздух, – сказала она, считая на пальцах «кирпичики», из которых строилось здоровье человека, – пища и питье, работа и отдых, сон и бодрствование, экскреция и секреция, включая…, – она закашлялась, – купание и сексуальную близость, и, наконец, настроение и состояние души.
В ответ на это Аннибал рассказал Фейре о балансе четырех биологических жидкостей; в этом их мнения совпадали, как ни странно, – чёрная желчь, красная кровь, белая желчь и бледная флегма, представляющие четыре темперамента – сангвинический, холерический, меланхолический и флегматический. На мгновенье ей показалось, что она увидела связь между биологическими жидкостями и четырьмя конями, о которых говорила ей мать. Вороным, рыжим, белым и бледным. Она спросила Аннибала, слышал ли он о четырёх конях такой масти или читал о них в одной из своих многочисленных книг. Он пожал плечами. «Возможно, в церкви, когда был ещё ребенком. Но с тех пор я мало интересовался Писанием. Насколько я помню, они несут Смерть». Фейра встревожилась. Она дотронулась до кольца на груди, словно это амулет, способный отогнать зло.
По мере того как доверие между ними росло, они стали обсуждать и другие темы. Вскоре молодые люди начали рассказывать друг другу о себе. Фейра не нарушила клятвы, данной матери, но рассказала Аннибалу о своих родителях, а он постепенно стал рассказывать о своей матери, которая покинула его. Эта женщина, казалось, нанесла ему такую рану, что при всём его внешнем благополучии – он был здоров и красив – его душа терзалась больше, чем у обитателей Тезона. Скоро Фейра узнала причину его печали.
– Она была куртизанкой?
– Нет, – сказал он в ярости, – сначала нет. Мой отец был благородного происхождения, и когда он умер, она оставила меня – мальчишку – на попечении тетушек. И я почти не видел её с пяти до двадцати лет. Она появлялась раз или два за все эти годы. Аккуратная, трезвая, в приличном экипаже, с безупречными манерами, она душила меня своей любовью. Но на следующий день, найдя очередного покровителя или выпив всё вино в доме, она исчезала. Часто мы узнавали, что она уехала, только обнаружив пропажу у одной из моих тетушек денег или брошки с драгоценным камнем, или перламутрового гребня. Тётушка вздыхала и говорила: «Что ж, Колумбина снова уехала», а я искал её во всём доме, но она исчезала, не попрощавшись. – Аннибал смолк, отсветы пламени играли на его суровом лице.
– В детстве, – продолжал он, – я плакал целыми днями. Я не мог понять, как та, которая осыпала меня поцелуями и сладостями, могла вот так исчезнуть. Я ещё долго после этого чувствовал запах её духов; он держался в доме несколько дней после её ухода. – Он горько рассмеялся. – Он задерживался дольше, чем она.
– Значит, ты скучал по ней? – спросила Фейра ласково.
– В детстве – да. Когда я вырос, мне стало безразлично.
Фейра ничего не сказала, но задумалась – правда ли это.
– Когда ты последний раз видел её?
– В первый год обучения в Падуе. Она пришла ко мне в комнату и сказала, как она гордится мной – прижала меня к груди, очаровала моих товарищей. Она извинилась за то, что её так долго не было рядом, обещала, что мы все начнем сначала, что все будет иначе, что она станет образцовой матерью.
– И что произошло?
– Она исчезла на следующий день. Вместе с моими серебряными скальпелями.
Мать Фейры стала султаншей, императрицей, а мать Аннибала оказалась на дне, но она знала, что разница между наложницей, которой была её мать, и куртизанкой, которой была его, не столь уж велика.
– Моя мать не лучше, – Фейра призналась в этом и ему, и себе.
Аннибал вздохнул.
– Рождённые в грехе, дети шлюх, – сказал он злобно.
Фейру ужаснули его жестокие слова, и она почувствовала, что ради матери и ради отца должна защитить их отношения.
– Может, грех не так уж и велик, – сказала она, – когда есть любовь.
Она говорила вдумчиво и старательно, глядя на свои руки, лежащие на коленях, и не видела огня, которым загорелись его глаза.
Её слова зажгли надежду в сердце Аннибала.
* * *Между ними, конечно, случались споры, и у них часто оказывались абсолютно разные точки зрения на медицинскую практику. Такие споры приносили обоим не меньшее наслаждение, чем обоюдное согласие по каким-то вопросам. Однако подобные битвы никогда не затрагивали их личности и быстро забывались.
Один из жесточайших споров вызвала у них османская практика вакцинации. Фейра утверждала, что введение небольшого количества зараженной крови или другого инфицированного материала здоровому человеку делает его практически во всех случаях частично или полностью невосприимчивым к болезни, особенно если речь идет об оспе. Она рассказала ему, как Хаджи Муса вскрыл четыре вены на лобной части и груди юноши и ввёл в раны небольшое количество слизи, взятой у пациента, страдающего оспой. Парень рос здоровым, несмотря на то, что все остальные члены его семьи заразились.
Аннибал настаивал на том, что подобная практика запрещена Католической церковью и не без веских причин: она убивает столько же людей, сколько и спасает. Он вынудил Фейру признать, что в некоторых случаях привитые пациенты умирают от той самой болезни, от которой их пытались уберечь врачи. Они не раз возвращались к этой теме и никогда не приходили к согласию. Их споры всегда завершались одинаково.
– Мухаммед сказал, что Господь не создал бы болезни в этом мире, если бы не дал также и лекарство, – провозглашала Фейра. – Так почему бы не искать лекарство внутри самой болезни?
Аннибал качал головой.
– Мухаммеду я могу ответить словами Маймонида; он утверждал, что мудрый врач оставляет здорового в покое, вместо того чтобы прописывать лечение, худшее, чем сама болезнь.
Ещё одна тема для споров – должны ли пациенты платить за лечение. Аннибал испытывал отвращение к подобной практике, вспоминая Валнетти и его коллег-спекулянтов, которые наживались на несчастьях людей. Он ссылался на врачебную этику, которая гласила, что врачи должны получать жалованье, покрывающее их расходы, но не извлекать чрезмерную прибыль из своей практики.
