Марина Фиорато - Венецианский контракт
И вновь она поняла, о чем он умолчал. В обоих случаях матери не выжили.
Но выбора не было. Малыш Трианни шёл ногами вперед и не собирался переворачиваться. Валентина действительно могла умереть, но если они ничего не предпримут, она все равно погибнет, а вместе с ней и малыш. Аннибал рявкнул на мать, чтобы она ушла, но она не решалась покинуть дочь, пока Фейра не убедила её, что присмотрит за Валентиной, а она, оставаясь в комнате во время операции, подвергает опасности свою дочь. Когда старушка ушла, человек-птица снял маску.
На этот раз Фейра была счастлива, что всего лишь ассистирует. Она дала Валентине столько макового сока, сколько можно было, но несчастная металась в такой агонии, что не могла лежать спокойно ни секунды, чтобы выпить настой, и черная жидкость потекла по её щекам. Фейра почистила раздутый живот розовой водой, смешанной с мятой и огуречной травой, и сразу отошла, когда человек-птица сделал широкий надрез над лобковой костью, и темная кровь полилась на удивление прямой и аккуратной струей. Младенец выскользнул почти сразу.
Когда Фейра подняла его, у него открылись глазки, а рот приготовился издать первый крик; в этот момент человек-птица перерезал пуповину. Фейра вытерла малыша льняным покрывалом и вложила палец между крошечных губок, чтобы очистить рот. Малыш сразу же принялся сосать. Валентина потеряла сознание, когда врач сделал надрез.
Фейра положила тёплый комочек возле темноволосой головы и продолжила работу. Она очистила рану и взяла смоченную в вине нить, затем, склонившись над девушкой, при свете свечи стала зашивать так аккуратно, как только могла. Вспомнив Палладио, она поставила стеклянную банку с розовой водой перед свечой, и свет усилился через самодельную линзу. Зашивая, она закидывала нитку под каждым стежком, чтобы укрепить его, как учил Хаджи Муса, и чувствовала, что человек-птица наблюдает за ней. Затем она накрыла рану компрессом из киновари и розмарина, чтобы дезинфицировать её, и заботливо укрыла девушку покрывалом.
Теперь оставалось только ждать.
Малыш, обессилевший после столь мучительного вступления в жизнь, спал возле головы матери. Фейра ждала, что человек-птица уйдет, но он остался и наблюдал вместе с ней, и его тень на стене сливалась с её тенью. Она знала, что он ищет не её общества, а просто ждет, бесстрастно, результата своих действий. Долго ждать им не пришлось. С первыми колоколами, звонящими к заутрене, Валентина открыла глаза, и в силу непостижимой связи малыш проснулся вместе с ней.
* * *Человек-птица и Фейра шли по зеленой лужайке в приятной тишине сквозь ночную мглу. Над лагуной показалась бледная линия рассвета, и весенняя трава была влажной под ногами. Когда они прошли мимо Тезона, она обернулась к нему в темноте. Территория больницы была их ежедневным полем битвы, и она не смогла удержаться, чтобы не сделать очередную вылазку. Отец Валентины лежал в Тезоне, восстанавливая силы после своего собственного сражения – с чумой, и Фейра сказала ехидно:
– Может, теперь вы согласитесь со мной, что старому Джанлуке Трианни стоит сообщить о том, что у него родился такой богатырь? Эта новость поможет ему намного больше, чем любые лекарства.
Человек-птица взглянул на неё через клюв:
– А, может, ты согласишься, что это дело лучше отложить до утра? Ведь даже ты должна признать, что Доктор Благая Весть уступает по своей значимости Доктору Сну?
Фейра улыбнулась и кивнула ему. Она увидела его окно в золотых отсветах очага, как тысячи раз до этого. В её доме было темно. Ей не хотелось идти домой, пока нет. По молчаливому согласию они остановились возле его двери.
– Хочешь зайти?
На этот раз врач снял маску и вздохнул с облегчением. Фейра поняла – ему вовсе не нравилось прятаться, как ей показалось в первый раз, ему это было тягостно. Она взглянула на него, словно увидела впервые. Это был он, её человек-птица. Нет; Аннибал – в тот вечер она, наконец, узнала его имя; но только потому, что Лука Трианни захотел поблагодарить доктора, назвав своего сына в его честь. Ей было нелегко привыкнуть. Аннибал. Фейра бы удивилась, если бы он оказался старше неё. Они были одного роста, и она смотрела ему в глаза. Он казался уставшим, но в приподнятом настроении.
– Садись, – сказал он. – Ты ведь не пьешь, как я понимаю?
Она покачала головой.
Он налил вина. Жестом показал на стул с другой стороны камина, и она упала на него, обессиленная.
Он поднял бокал – за себя и за ребенка. «За Аннибала», – произнёс врач.
* * *Когда Фейра застигла его врасплох, он мрачно смотрел на угли, чувствуя впервые в жизни, что взвалил на себя больше, чем может вынести. Он был так уверен, что его больницу ждет успех, но чума набирала обороты. В последнее время было столько смертей, что маленькое кладбище не могло уже вместить всех, и ему казалось, что он потерял хватку. В нескончаемой битве со смертью он чувствовал, что смерть берет верх. И вдруг такой триумф – благодаря этой удивительной девушке.
Конечно, жизнь Валентины Трианни была ещё в опасности. Операция – непростая процедура, и риск инфицирования высок; но он, Аннибал Касон, сделал кесарево сечение, и, по крайней мере, пока и мать и ребенок живы. Он признавал, конечно, что не очень-то беспокоится о молодой матери. Его больше интересовала Фейра. Он разглядывал её через пламя очага. Этой ночью она вернула ему веру в медицину, веру в самого себя. Он хотел дать ей что-то взамен.
Он разглядывал её кожу цвета корицы, янтарные глаза, в которых отражались крошечные огоньки. Она посмотрела на него, и он снова почувствовал силу её взгляда. Этой ночью ему показалось, что она восхищается им, и это согревало его больше, чем пламя очага.
– Итак, ты Аннибал.
– Да, Аннибал. Аннибал Касон. Чумной врач.
Она наклонила голову.
– Что означает твоё имя?
– Не имею ни малейшего представления, – отрезал он, досадуя на себя за такое официальное представление.
– Моё означает «справедливость льется с моих уст», – сказала она.
Это имя очень ей подходит, подумал Аннибал, её уста особенно красивы – полные, розовые, верхняя губа чуть больше нижней. Она перевела взгляд на пламя.
– У меня на родине имя значит всё. У нас никогда не дадут ребенку имя, не обдумав его. Это очень важно для нашей веры. Меня удивляет, что вы, венецианцы, не знаете значения своих имён.
Аннибал вытянул ноги перед собой так, что его сапоги почти коснулись огня.
– Знать-то нечего. Чаще всего нас называют в честь святых и праздников.
Святых и праздников. Вдруг она вспомнила, взглянув на светлеющее небо.
– Сегодня ведь день рождения Валентины. Она говорила: праздник Святого Валентина. А ещё…, – сказала она, – Сабато Сабатини, его назвали в честь счастливого дня. – Она задумалась о своём старом друге, его хозяине и церкви, которая воздвигалась вокруг могилы её отца. – И ваш Святой Ноннат – теперь мы знаем, почему его так прозвали. – Она посмотрела на него. – Так что некоторые ваши имена всё-таки имеют значение, даже если твоё нет.
