Валери Кинг - Неуловимая невеста
– Пожалуйста, не сегодня, Милли. Боюсь, я выпил несколько лишних бокалов шампанского. Я не расположен сейчас разговаривать. Завтра. Мы… мы все можем уладить завтра.
Горький комок подкатил к горлу. Ей не нравилось, как он говорит, слишком спокойно и взвешенно. Ей хотелось, чтобы он рычал и вопил, как обычно! Или он решил, наконец, избавиться от нее теперь, когда она совершенно себя опозорила, позволив Фитцпейну публично поцеловать ее. Сердце сжалось у нее в груди, и слезы брызнули из глаз.
Ей не хотелось, чтобы Редмир выставлял ее за дверь.
Когда он помогал ей выйти из кареты, она устремила на него умоляющий взор, но он отвернулся.
Глава двадцать пятая
На следующий день во время завтрака Джулиан сидела напротив леди Редмир. Были поданы тонкие ломтики ветчины, ростбиф, соус из омаров, картофель, сельдерей, малиновый пирог, яблоки и сыр. Комната, в которой обычно завтракали, всегда была любимой комнатой Джилли, потому что все в ней – портьеры, стены, обивка кресел – было отделано шелком в абрикосовых тонах, так располагающих к отдыху. Штукатурка цвета топленого молока покрывала потолок и стену возле камина. В центре обеденного стола стояла ваза с вереском и белыми розами. Но ни приветливость комнаты, ни богатый выбор прекрасных блюд не вернули ей ни аппетита, ни хорошего самочувствия.
– Ты хорошо спала, моя дорогая? – спросила мать.
Джулиан взглянула на нее и с удивлением заметила на ее лице синие тени, точно такие же, какие она обнаружила сегодня утром у себя под глазами.
Кажется, ее родители переживают самый серьезный разлад со времени их бурной встречи в «Павлине».
– Скажи, а где папа? Он всегда любил хорошо позавтракать. Так не похоже на него, чтобы он не пришел к столу.
Леди Редмир поднесла к губам свой чай, руки ее слегка дрожали.
– Он… он ушел довольно рано.
– Но куда?
– Я даже не знаю, – по щеке матери скатилась непрошенная слезинка.
Джилли мгновенно поднялась с кресла, собственное горе отступило при виде такого очевидного страдания самого дорогого ей человека. Она наклонилась над креслом леди Редмир, слегка обняла ее, погладила по спине, потом по руке, и опустилась рядом с ней на колени.
– Что такое? Что случилось? Ты думаешь, папа ушел навсегда?
Леди Редмир медленно покачала головой. Брови ее поднялись домиком, губы опустились вниз, как у ребенка, потерявшего любимую игрушку.
– Я так не думаю. Дело в том, что вчера вечером произошло нечто ужасное, и… и твой папа не дал мне возможности объясниться с ним. Боюсь, я окончательно нарушила все приличия, и он теперь никогда не простит меня!
Джулиан словно ледяной волной окатило, сердце ее похолодело.
– Мама, ты ведь не… то есть… мистер Фитцпейн… Он так любит тебя, но ведь ты не… я хочу сказать…
Леди Редмир ахнула.
– Нет, конечно, нет! Как ты могла подумать! Я бы никогда… никогда! О, Господи! Возможно, твой отец… но как он мог подумать о такой нелепости? Он должен бы знать меня лучше после стольких лет! – Плечи ее поникли, и она закрыла лицо руками. – Я была так глупа, Джилли! Так непростительно глупа!
Джулиан не знала, как успокоить мать, и осталась стоять возле нее на коленях, поглаживая ее плечо.
Через минуту леди Редмир отняла руки от лица и утерла слезы. Она взглянула на Джулиан и улыбнулась жалкой улыбкой.
– Ах, милая моя девочка! Кажется, все, что мы слышали о Карлтоне и миссис Гарстон, неправда. Я была совершенно уверена, что она его любовница, и не настаивала на примирении между тобой и Карлтоном. Но леди Купер всегда была хорошим другом Карлтона, и она, и даже мистер Фитцпейн утверждают, что этого никогда не было.
Эта новость почему-то не утешила Джулиан. Наоборот, она была еще больше смущена. Допустим, он не был в связи с миссис Гарстон. Означает ли это, что он не виноват и перед ней, Джилли? Она не знала, что и думать.
– Ты выглядишь такой грустной, – сказала леди Редмир, легонько поглаживая пальцами руку дочери. – А я была слишком занята своими собственными волнениями, чтобы помочь тебе. Я была тебе плохой матерью. Не будь я такой гусыней и не поверь я всем этим сплетням о твоем отце и Гарстон, я не стала бы так решительно склонять тебя к браку с Карлтоном. У тебя был бы обычный лондонский сезон, какой и должен быть у всех молодых леди, и, возможно, сейчас мы бы праздновали твою помолвку, а не искали бы в себе силы пережить весь ужас прошедшего месяца. Милая моя, простишь ли ты меня?
Джулиан подалась вперед и обняла ее. Леди Редмир тоже обняла дочь, и объятие это продолжалось долго, пока слезы не стали душить ее. Она громко зашмыгала носом, вырвалась из объятий Джулиан и наказала дочери не повторять ее собственной роковой ошибки и не верить во все гнусные сплетни, которые она услышит. Затем, рыдая, она удалилась из комнаты.
Джулиан так и осталась стоять на коленях.
Так что же ей делать?
В четверг, послезавтра, лорд Карлтон должен жениться или навсегда лишиться своего наследства.
Когда его образ возникал перед ней, и она вновь смотрела в его удивительные серые глаза, сердце прогоняло все здравые мысли, приходившие к ней минутой раньше, и она снова представляла себя в его объятиях.
Но затем сомнения обрушивались на нее: о его бессовестном обмане, о его связи с Шарлоттой Гарстон, о его намерении увезти ее в Париж, его притворных объятиях… Ей становилось дурно от стыда и унижения, ее любовь – да, ее несомненная любовь к Карлтону – снова омрачалась от недоверия к нему.
А сегодня вечером он придет в Элмак, так ей передали.
Элмак…
Она знала, как знал и весь высший свет, что он никогда не бывает на Ассамблеях. Элмак называли «кузницей браков»: туда мамаши, неизменно ищущие выгодных партий для своих подросших дочерей, вывозили невест на смотрины.
Последние восемь лет Карлтон год за годом отказывался от пригласительных билетов.
Теперь он вымолил их у Эмили Купер. Он преследовал Джулиан так упорно, что она не сомневалась: весь beau monde соберется сегодня вечером по одной лишь причине: все захотят увидеть «глупые выходки Карлтона».
Она, наконец, поднялась, вышла из гостиной и направилась в свою комнату, твердо решив дать ему окончательный отказ, чтобы он смог найти женщину – без сомнения, миссис Гарстон, – которая примет его предложение выйти за него замуж.
– Ну-ну, – говорила она себе, поднимаясь по лестнице, – я все еще могу быть рассудительной и разумной.
Но войдя к себе и пройдя два шага по комнате, она вскрикнула от изумления:
– О нет!
На ее круглом инкрустированном столике возле окна стоял искусно вырезанный, снабженный полной оснасткой парусник. К его борту было прикреплено письмо:
