Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь
Адриан хотел последовать за братом.
— Постойте, господа, — жестом, исполненным величия, унаследованного ею от Романовых, она остановила их, — вы уйдете, когда мы вам дозволим.
Молодые люди остановились, словно пригвожденные к полу. Взволнованная женщина вновь уступила место императрице. Она обещала стать великой государыней.
— Есть одна вещь, которую хочу знать я, и которую вы мне до сих пор не объяснили. Откуда вы взяли золото, чтобы купить поддержавшие нас полки? От вашего короля? Сомневаюсь, это были золотые с профилем нашего царя… ну же… отвечайте.
Адриан кашлянул и бросил взор на Флориса, давая ему возможность ответить и тем самым помириться с государыней.
— Это не имеет никакого значения, мадам, — весьма нелюбезно ответил Флорис, глядя в пол.
— Имеет или нет — об этом мне судить. Приказываю вам отвечать, сударь, раз ваш брат отказывается это сделать, — произнесла Елизавета, переводя взор на Адриана.
— Это золото, ваше величество, было спрятано в подземелье в Дубино. Царь завещал его Флорису, чтобы тот, достигнув сознательного возраста, смог воспользоваться им по своему усмотрению.
— Шпаги с золотым эфесом и алмазами также из царского наследства?
— Да, мадам, — ответил Адриан, протягивая свой клинок.
— «Навеки вместе», — взволнованно прочитала она.
Жуткая свинцовая тишина нависла над тремя молодыми людьми.
У Елизаветы кружилась голова. Ей хотелось привести в порядок свои мысли.
— Хорошо господа, а теперь ступайте во дворец. Завтра утром мы сообщим вам о своем решении. Граф де Вильнев-Карамей, мы поручаем вам шевалье, — проговорила она, особенно выделив последние слова. — Вы отвечаете за его жизнь.
— Ваше величество, слово дворянина: мой брат и я будем завтра на вашей коронации.
Елизавета взглянула на Флориса и хотела добавить… нет, сегодня вечером она больше не могла ничего сказать, не могла залечить его раны…
Она направилась к своей молельне.
— Мы хотим побыть одни, идите…
Это были слова царицы. Флорис и Адриан поклонились и, отступая, вышли.
…В «сорока сороков» московских церквей звонили в колокола. Все придворные в парадных русских костюмах ожидали императрицу в огромном зале Святого Георгия, который, несмотря на свою стометровую длину, в это утро казался на удивление маленьким. Флорис был бледен как смерть. Он стоял, прислонившись к одной из восемнадцати колонн, поддерживавших потолок. Нужен был весь авторитет Адриана и уважение к слову, данному его братом, чтобы он пришел на эту церемонию. Жорж-Альбер пытался развеселить его, но Флорис был по-прежнему мрачен и холоден. Адриан с беспокойством смотрел на него. Со вчерашнего дня Флорис не вымолвил ни слова.
— Флорис, злючка, вы не пришли сегодня ночью. О! Как вы красивы в боярском костюме, — восхитилась неслышно подошедшая Филиппа.
— Царица скоро появится, она просто великолепна, — добавила Генриетта.
— Не сомневаюсь, — с поклоном холодно отвечал Флорис.
— А как вы находите меня, Флорис?
— Древний русский костюм вам очень к лицу, Филиппа, — искренне ответил Флорис, — и Генриетте тоже.
Действительно, с двумя длинными косами за плечами, они были восхитительны. В ушах у них были огромные серьги, свисающие почти до самых плеч, а грудь обтянута красным сарафаном, спускавшимся на серебряную ферязь.
— Мадемуазель, я ваш слуга, — раздался голос Тротти. Маркиз был одним из немногих иностранных послов, сохранивших привычную европейскую одежду. — Друг мой, скажите, хорошо ли сидит на мне парик? Ах, видя вас таким красавцем, я начинаю жалеть, что не могу переодеться боярином, но, будучи на службе нашего короля, я обязан являть всем моду Версаля… Знаете, мне кажется, что подобное обращение царицы к Древней Руси является хорошим предзнаменованием. Конечно, очень жаль, что государыня сирота; она такая юная, а у нее нет ни отца, ни матери, ни дяди, ни брата, чтобы дать ей совет или просто поддержать… Но что с вами, вы все утро молчите, я вас не узнаю!
«Я обожаю Тротти, но иногда мне хочется его убить», — подумал Адриан.
— Наш вчерашний ужин был не слишком удачен, — спокойно ответил он вместо брата.
— А понимаю! Эта русская кухня очень тяжелая и не идет ни в какое сравнение с нашей. Адриан, как мне радостно видеть на вашей груди ленту Свитого Андрея! Я уже сообщил об этом в депеше королю. Сейчас его величество уже должен все знать об удавшемся заговоре. Императрица оказала мне честь, вручив свой портрет в рамке, украшенной алмазами. Но… Боже мой, Флорис, а где ваш орден?
— Я забыл его, а, может, потерял, — сухо бросил Флорис.
— Ах, клянусь моими предками, один из самых главных орденов России… Мне кажется, что сейчас я упаду в обморок. Поддержите меня, дети мои. Как можно слушать такое: «забыл или потерял!» Может быть, вы просто потеряли разум, шевалье? Но, граф, что случилось с вашим вечно дерзким братом? Какая муха его укусила, или, как сказал бы ваш Ли Кан, какой дракон о пяти ногах? Я… О! Мое почтение, господин граф Воронцов, — пробормотал Тротти, заметив, что возле них стоит вице-канцлер. Тихо подкравшись, он прислушивался к их беседе.
— Господин чрезвычайный посол, прошу меня извинить за вторжение, но я прибыл от ее императорского величества за господами шевалье и графом де Карамей, которые являются участниками торжественного кортежа. Конечно, если господа об этом не забыли…
— Несчастный, вы же не можете идти туда без вашего креста.
— Полагаю, что ее величество не станет требовать столь строго соблюдения этикета от господина де Карамей: он иностранец и может не знать наших обычаев.
Флорис побледнел от такого замаскированного оскорбления, но тут быстро вмешался Адриан.
— Мы благодарим вас за вашу предупредительность и следуем за вами, граф Воронцов, и также за вами, господин Бестужев, — добавил он, любезно кланяясь другому канцлеру, стоявшему в нескольких шагах от них и судя по его виду все слышавшему.
Тротти посмотрел им в спину и пробормотал:
— Мы наверняка ошибались… Разве можно что-нибудь изменить в России? Эта парочка, Воронцов и Бестужев, напоминают мне Миниха и Остермана, это совершенно одно и то же.
Тротти был бы весьма удивлен, если узнал, что его мысли полностью совпадают с мыслями Ли Кан Юна. Но с памятной ночи в Шлиссельбурге все смешалось в голове маркиза…
— Идемте, мои юные друзья, возьмите меня под руки и пойдемте навстречу императрице.
Жорж-Альбер захотел последовать за ними, но вовремя вмешался Федор и схватил обезьянку за шиворот. Увы, Жорж-Альбер имел репутацию озорника.
На Соборной площади толпилось множество народу; все хотели видеть знаменитое «красное крыльцо», которое находится слева от Грановитой палаты.
