Лори Хэндленд - Пожар любви
– Так чего вы хотите от меня? Чтобы я убил его? – Рука Чарли потянулась к револьверу.
Рейес захихикал:
– Нет уж, увольте. Это принесет только новые неприятности. Нет, Колтрейн, я хочу, чтобы вы женились на ней.
– Что? – Чарли от удивления разинул рот. – Так она же – монахиня.
– О, нет... Еще не монахиня.
– Но она хочет стать монахиней. Поэтому не выйдет за меня. Она, что, не очень заботится о своей репутации? Да она совсем скоро будет в монастыре.
– Она-то, может, и не заботится о своей репутации, но я это делаю за нее. У меня есть план, Колтрейн. План, по которому мы сможем получить все, что хотим.
Внезапно привычная осторожность заставила Чарли отступить на шаг и прислониться к забору. Рейес что-то замышлял. Чарли только должен вычислить, что именно.
– И чего, по-вашему, мне хотелось бы? – спросил он, внимательно наблюдая за Рейесом, чтобы найти в его словах ключ к разгадке.
– Анжелину, конечно. Я же видел, как вы смотрели на нее, еще когда только прибыли сюда. Вы хотите ее. – Он поднял руку, как бы упреждая любые возражения со стороны Чарли. – Передо мной вам нечего притворяться. Я все понимаю. Вы сможете ее получить. Я хочу, чтобы вы взяли ее в жены.
Чарли сжал руки, чтобы удержаться и не удавить Мигеля Рейеса.
– То, чего хотите вы, меня не интересует. А вот чего, по-вашему, хочет сама Анжелина?
– Я сумею ее убедить. На этот раз она будет делать то, что я ей скажу. Так что женитесь на ней и спасите ее репутацию. Если отношения между вами не сложатся, вы исчезнете. В этом случае Анжелина будет полагать, что стала вдовой, и сможет вернуться в монастырь. Я заплачу любую сумму, которую вы только запросите. И все будут счастливы.
– Все, кроме Анжелины.
– Со временем она поймет. А если она действительно будет несчастна, то в любое время сможет вернуться в свой драгоценный монастырь. Так в чем же вред?
– А не забыли ли вы маленькую проблему ее девственности?
– О, об этом не волнуйтесь. – Рейес помахал рукой, как бы отгоняя эту проблему. – Монастырь с удовольствием примет вдову с хорошей репутацией, тем более, если она прибудет туда с внушительным приданым.
– Я не хочу, чтобы ее к чему-нибудь принуждали.
Рейес тяжело, с раздражением вздохнул:
– Превосходно. Я с ней поговорю. Она – разумная молодая женщина. Она согласится.
Чарли отвернулся и прислонился к забору. «Я должен сразу же, немедленно отказаться. Это понятно». Но вместо этого все его тело требовало, чтобы он принял это предложение.
«Я не заслуживаю ее: она молода, красива, невинна; а я – стар, порочен, весь в травмах и шрамах. Отчим не зря говорил, что ни одна приличная женщина никогда меня не захочет...»Но Чарли чувствовал, что Анжелина согласится.
«Может быть, хоть на этот раз смогу сделать что-нибудь хорошее для кого-то еще? Если скажу «нет», то старый прохвост Мигель найдет кого-нибудь другого, кто с удовольствием женится на Анжелине... Но кто может знать, что этот «кто-то» поймет и ее, и ее мечту так, как понял я? В самом крайнем случае я мог бы увезти Анжелину от ее жалкой пародии на отца и отвезти обратно в монастырь. Как только она станет женой Чарли Колтрейна, никто больше не посмеет обращаться с нею, как со своей собственностью...»
Чарли повернулся и спокойно встретил холодный и расчетливый взгляд Мигеля Рейеса.
– Хорошо, согласен, – сказал он. – Я женюсь на вашей дочери.
Наступила ночь, а Анжелина все еще оставалась в своей комнате. Несколько раз приходила мать – приносила ей еду – но так ничего и не сказала. Даже если она знала, что произошло, она все равно молчала. Уходя, мать всегда запирала за собой дверь. Анжелина просила, чтобы ее выпустили, но Тереза Рейес послушно выполняла все распоряжения мужа.
Поднялась луна, бросая сквозь окно на кровать, где лежала Анжелина, серебряные тени. Она смотрела в потолок, задаваясь вопросом, что могло так рассердить отца на этот раз. После долгих размышлений Анжелина все же поняла, что ее воображение рисовало намного худшие варианты, чем на самом деле. Но, при этом она чувствовала, что непременно сойдет с ума, если ей придется и дальше оставаться в этой комнате, не зная, что происходит за ее стенами.
Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Анжелина быстро села. Ей не хотелось встречать свою судьбу лежа. В дверном проеме показался отец. В темноте его лицо оставалось почти неразличимым, но вся фигура, и особенно посадка головы, позволяли догадаться, что отцу с трудом удавалось сдерживать свой гнев.
Он вошел в комнату и запер за собой дверь. Анжелина старалась не выдать своего страха, поскольку отец направился прямо к ней. Не говоря ни слова, он ударил ее по лицу наотмашь тыльной стороной ладони. Анжелина выдержала удар, прикусив кончик языка, чтобы сдержать вскрик.
– Это тебе... – прошипел он, – за твою глупость. Ты думала, что сплетни о твоих похождениях не дойдут до Чихуахуа?
– Каких похождениях?
Он было занес руку снова, но потом – с очевидной неохотой – опустил ее.
– Думаешь, что вы с этим anglo можете свободно разъезжать по всей стране, останавливаться на ранчо Альвареса, демонстрировать перед каждым ваши отношения и при этом не бояться, что сплетни побегут впереди вас?
– У меня не оставалось иного выбора, кроме как ехать с ним. И я не знала, что Хуан и Мария живут на той гасиенде... Ну, а потом стало слишком поздно уезжать... Но я даже предположить не могла, что люди такие узколобые. Я же постулантка. Совсем скоро я дам свой обет. Так почему всем так упорно хочется верить, что я должна лечь с мужчиной только потому, что он оказался рядом?
Отец подошел к окну и долго смотрел на темный двор. Анжелина с облегчением вздохнула. Когда он минуту назад тучей нависал над ней, она утратила способность думать, ожидая, что в любой момент он ударит ее снова.
– Предмет спора здесь не в том, почему они верят, – сказал он. – Проблема в том, что они в это верят. Ты зачем-то рассказала Марии Альварес о своих неприятностях в монастыре. О том, что ты еще даже не послушница, что мать-настоятельница чувствует, что ты еще не готова к пострижению... И это только подхлестнуло слухи. Один раз своим упрямством ты уже чуть не разрушила мою политическую карьеру. Но теперь я тебе этого не позволю.
