Нэн Райан - От ненависти до любви
Ему пришлось признать, что Регина потрясающе привлекательна. Сенатор не посмел упрекнуть сына за то, что тот поддался ее чарам.
— Теперь вам уютно, миссис Дарлингтон? — осведомился сенатор.
— Да, но мне бы хотелось, чтобы и вам было уютно. — Подумав, что уютно ему станет лишь после того, как он выберется из этой душной комнаты, Дуглас Бертон сказал:
— Вы очень красивая женщина, миссис Дарлингтон, и…
— Благодарю вас, сенатор.
— Вы так прекрасны, что я не могу винить Ларри, совершившего столь опрометчивый поступок.
— Но я никогда в жизни…
— Неправда, так что не станем зря терять время. Сын — все для меня, миссис Дарлингтон. Только он у меня и остался. Жена умерла много лет назад. Ларри ожидает блестящая карьера, и…
— Я… я… знаю это, сенатор. Вы все не так поняли. Меня никогда не привлекал ваш сын. Нет, это вы, кого я…
Сенатор шагнул к Регине и положил руки на ее обнаженные плечи.
— Миссис Дарлингтон, последние десять лет я отваживал от моего мальчика женщин, подобных вам. На сей раз, мне следовало быть расторопнее, но меня ввело в заблуждение то, что рядом ваш муж и столько военных… Мой сын не про вас, миссис Дарлингтон. Возможно, Ларри прослужит в форту Коллинз год или даже больше, поэтому я не вправе оставлять в Денвере вас.
— Но здесь наш дом, сенатор. Вы же не можете…
— Могу. — Он улыбнулся и скользнул ладонями вниз по ее рукам. — Не хмурьтесь. Это будет выгодно и для вас. Полковник Дарлингтон быстро получит повышение по службе — пробьет его звездный час. Вас переведут в Пресидио. Такой очаровательной женщине, как вы, гораздо больше подойдет роль генеральской жены в Сан-Франциско.
— Да, — прошептала Регина, уже представляя себе превосходный особняк на Телеграф-хилл и светское общество, стремящееся засвидетельствовать ей почтение. — Сенатор, считайте, что сделка заключена.
— Так я и думал! О деталях позабочусь, как только приеду в Вашингтон.
— Как мне отблагодарить вас, сэр?
— Держитесь подальше от моего сына!
Шрам ударил по лицу воина кроу. Кровь выступила на рассеченной губе удивленного мужчины и заструилась по подбородку. Он, не двигаясь, смотрел на Шрама.
— Мне надоели твои постоянные отговорки, вечно ты ничего не слышишь и не видишь! — Шрам отошел от воина, опустился на плед и жестом велел женщине, чтобы та продолжала омывать его.
— Сядь, — приказал Шрам воину. — Вытри кровь. Испуганный индеец упал на колени и утер губы рукавом рубахи. Отводя глаза от взбешенного голого мужчины, бесцеремонно развалившегося перед ним, он сказал:
— Шрам, тут нет нашей вины. Девчонка, видимо, с Ночным Солнцем. Но люди Идущего-по-Следу никогда не проболтаются. Кроме того, если она и там, мы не можем поехать и забрать ее. — Он потупил взгляд.
— Смотри на меня, Кэйтенне! Златокудрая девушка у Ночного Солнца. Мне нужна эта девушка, и я заполучу ее. Либо ты найдешь ее, либо я… — оттолкнув женщину, Шрам схватил свой «кольт» и взвел курок, — или я прикончу тебя и скормлю твои кости собакам.
Воин кивнул.
— Завтра направимся на юг. Будем продвигаться до тех пор, пока Малая Миссури не превратится в Белл-Фурш. Если не найдем их там, свернем на восток, к Пороховой.
— Хорошо. Сообщи остальным, что мы тронемся на восходе. И скажи им, если помогут мне найти девчонку, получат вознаграждение. А теперь убирайся отсюда. Я хочу вымыться. — Шрам рассмеялся и отложил револьвер в сторону. — Надо предстать перед генеральской дочкой приятным и свежим.
Генерал Уильям Кидд задумчиво смотрел в окно своей квартиры в форту Коллинз. Вот-вот взойдет сентябрьское солнце. Любимое время суток, любимое время года. Но ни утро, ни любимая осенняя пора не радовали его. Сердце генерала было разбито.
Они не найдут ее, теперь он ясно сознавал это. Его маленькая девочка пропала, скорее всего, Марти уже нет в живых, и вместе с ней он утратил интерес к жизни. Сигнал горна к отбою уже не волновал генерала. Открывавшийся из окна вид на осины с тронутыми багрянцем листьями оставлял его равнодушным. Хорошая еда, отличное виски, славные друзья — все это потеряло ценность.
Каждую ночь с наступлением темноты он слышал призывы дочери, ее рыдания преследовали генерала во сне. По утрам он убеждал себя, что вернет ее домой. Но сам не верил в это.
Марти мертва. Теперь генерал не сомневался в этом. Что ж, для нее лучше погибнуть, чем находиться в плену у какого-нибудь безумного садиста…
Генерал застегнул медные пуговицы на военном сюртуке, взял форменную шляпу, замшевые перчатки и отправился выполнять свои обязанности.
Через час он сидел за столом напротив полковника Томаса Дарлингтона, который дипломатично возражал ему, что не стоит направляться вместе с отрядом, посланным на север, к канадской границе, сразиться с враждебными сиу.
— Полковник, если я что-нибудь не предприму, то сойду с ума. Так как поиски зашли в тупик, я… — Генерал обреченно пожал плечами. — Кроме того, если наши шпионы правы и Желчный Пузырь планирует во главе своей банды вторгнуться в Дакоту, я хочу быть там, чтобы лицом к лицу встретиться с краснокожим ублюдком!
— Сэр, я знаю, как вы ненавидите индейцев. Все мы испытываем к ним те же чувства, но я никогда не мог понять…
Генерал Кидд вскочил, подошел к окну, взглянул на пыльный плац, где несколько солдат объезжали своих лошадей, и повернулся к собеседнику:
— Когда я был ребенком, моя семья жила в Миннесоте, на чудесной ферме, совсем рядом с Миссисипи. Младший брат отца жил с нами, и я нежно любил дядю Дэна. Ему еще не было двадцати лет, но мне, шестилетнему, он казался взрослым мужчиной, и я хотел походить на него. Однажды летом, когда родители уехали в город, а мы с дядей отправились на речку купаться, шайка сиу заехала в наши владения. — Генерал Кидд заскрежетал зубами — Они не причинили мне вреда, но убили дядю Дэна, сняли с него скальп и оставили умирать. Он скончался у меня на руках от потери крови. — Генерал провел рукой по лицу. — Будь они все прокляты на вечные времена!
— Сочувствую вам, — сказал полковник Дарлингтон. Генерал Кидд кивнул.
— Странно, но все эти годы я не часто вспоминал дядю Дэна. Иногда почти забывал, отчего так сильно ненавижу индейцев.
Подойдя к календарю, висящему на противоположной стенке, генерал прищурился.
— Двадцать первое сентября, — произнес он вслух. Дядя Дэн, мятежные индейцы, полковник Дарлингтон — все было позабыто. — Пятьдесят семь дней, — добавил он.
— Прошу прощения, генерал?
