Мой грешный муж - Миа Винси
— Черт возьми.
Он швырнул щетку через всю комнату.
— Кассандра…
— Ты все еще здесь? Не позволяй мне тебя задерживать.
Она сердито посмотрела на него.
— Ты ведь знаешь это выражение. Оно означает «Уходи».
Она отпрянула от него, словно обезумевшее существо в безумном танце. Должно быть, он слышал ту же музыку, потому что развернул ее обратно к себе, заключил в объятия и прижал к груди. Он не знал этого танца, но знал следующий шаг: он обхватил ее голову одной рукой и прижался губами к ее губам.
Глава 18
При встрече их губ страсть прошлой ночи вернулась. Джошуа так хотел Кассандру, что одного раза было недостаточно.
Но он заставил себя поднять голову.
— Не отталкивающая, — сказал он.
— Ты невозможная. Ты само совершенство.
Ее глаза потемнели от ярости и чего-то еще, а его сердце бешено колотилось от желания и чего-то еще, и у него не было слов, поэтому он накрыл ее губы своими.
На этот раз она приветствовала его, прижимаясь к нему, ее губы были такими же страстными и требовательными, как и его. Он целовал ее с такой силой, которую не мог выразить словами, и она тоже что-то говорила ему, кричала на него своим поцелуем, своим языком. Ее руки вцепились в его жилет, скручивая шелк, туго натягивая его на плечи, притягивая его к своей мягкости, а он притягивал ее к своей твердости, нуждаясь в ней все ближе, ближе, ближе. Он не мог отрицать свою потребность. Он не мог отказать ей ни в чем.
Они оторвались друг от друга, хватая ртом воздух, и она потянула за его рубашку, его рубашку, которая была слишком длинной, подол которой доходил до его бедер, ягодиц и ляжек, и зачем, черт возьми, нужно было столько проклятой ткани, которая все время его стесняла? Его отчаянные руки нащупали лиф ее платья, потянули его вниз. Он нетерпеливо высвободил ее груди, покрывая их прикосновениями и поцелуями, но этого было недостаточно, недостаточно, боже мой, этого никогда не будет достаточно.
Она похлопала его по боку.
— Джошуа, я не могу… Я не могу… Дай мне…
Он отпрянул, испуганный, только для того, чтобы увидеть, что она протестовала не против него, а против своего платья, потому что оно нечаянно придавило ей руки. Он стянул его с ее локтей и кистей, и она высвободилась, платье упало ей на талию.
У него не было ни секунды, чтобы насладиться этим зрелищем, прежде чем она обвила руками его шею, ее глаза блестели, губы припухли, волосы растрепались, щеки раскраснелись. Она завладела его ртом, потянула за волосы и принялась разминать его мышцы своими умелыми руками. Он притянул ее к себе, но…
Слишком много. Никогда не будет достаточно.
Он отнес ее к кровати, забрался на нее и уложил ее, а она держалась за него, как будто боялась упасть.
— Джошуа, — прошептала она. — Что ты делаешь?
— Надеюсь, что трахаю свою жену.
— Сейчас середина дня.
— В твоих книгах по правилам поведения сказано, что мужчина не может трахать свою жену в середине дня?
— В них вообще ничего не говорится об этом.
— Ты читаешь не те книги.
Она хрипло рассмеялась и откинулась на подушки, приподнимая бедра, чтобы помочь ему, когда он задрал ее юбки, обнажив обтянутые чулками колени, обнажив раздвинутые бедра, ее лоно, теплое и готовое. Он прижал к ней руку, она дернулась и застонала, и он опустился между ее бедер, поцеловал ее идеальные губы и вздохнул, когда она нащупала его кожу под рубашкой.
— Ты нужна мне, — услышал он свой голос, проклиная собственную неэлегантность, пытаясь справиться с бриджами. — Мне нужно…
Его член высвободился, и он спустил бриджи с бедер. Ее руки были теплыми и нетерпеливыми, они блуждали по его бедрам, сжимая ягодицы, когда она выгнулась навстречу ему.
— Что ты со мной делаешь, — прорычал он ей на ухо. — Мне нужно… О боже, ты сводишь меня с ума.
— Правда?
Ее голос звучал удивленно и самодовольно.
— Да. Это ты, это все ты. Только ты.
Ее блуждающие руки скользнули по его бедрам, к груди, дотронувшись до его члена. Она ахнула и замерла, а он прикусил ее ухо и сказал, что все в порядке. И тогда она прикоснулась к нему, нежно, неуверенно, мучительно.
Он раздвинул ее бедра шире, приподнял ее, и она позволила ему. Она откинулась назад. Он не сводил с нее глаз, таких глубоких, таких темных, таких наполненных желанием, и, о да, она действительно хотела его, как и он хотел ее, и он вошел в нее так глубоко, как только мог, наслаждаясь ощущением ее жара, окутывающего его, крепко прижимающего к себе.
Ее пальцы впились в его позвоночник, и он замер. Он навис над ней. Проклиная себя. Он был слишком резок, слишком быстр.
— Кассандра, милая? С тобой все в порядке?
Она смотрела на него, но он понятия не имел, что она видит. Затем ее ресницы затрепетали, и веки сомкнулись.
— О, — сказала она.
Она повела бедрами и крепко сжала свои мышцы вокруг него.
О, боже. Сладкое, сладкое милосердие.
— О, — сказала она снова, и снова повела бедрами и сжала.
Возбужденный, ободренный, он опустил голову к нежной коже ее груди, попробовал ее на вкус, втянул сосок губами.
— О, — сказала она и сделала это снова.
Он слегка отстранился, снова прижался к ней, и она приветствовала его, а когда он неловко просунул руку между ними, она прижалась к нему, сжимая его, находя свой ритм, получая удовольствие. Теперь она знала, чего хочет; она училась, как этого добиться.
— Возьми, — прошептал он ей на ухо. — Доставь себе удовольствие. Используй меня. Обладай мной. Возьми все, любимая, возьми. Возьми меня. Бери все, что хочешь.
Он ласкал ее грудь и наблюдал за ней с благоговейным трепетом, словно наблюдал за чудом: ее голова была запрокинута, румянец залил ее горло, а затем она застыла, ее глаза расширились, и он почувствовал, как внутри нее зарождается тихий крик. Он поймал ее оргазм своим ртом, когда наслаждение пронзило ее и его, и он почувствовал себя более довольным собой и миром, чем когда-либо за последние годы.
Она приподнялась, обхватив его сильными бедрами, ее руки обжигали его кожу — он мог простить мили разорванной ткани на их пути, лишь бы чувствовать ее руки на своей коже, — и он получал удовольствие, ощущая каждый дюйм ее тела каждым своим дюймом, снова, и снова, и снова окутанный ее
